— Какая пошлость, — прошипел он. — Я был куда лучшего мнения о вас, фройляйн.
— Простите, — Элиза закрыла лицо руками. — Пожалуйста, простите…
— Простите?! — Александр вновь взорвался. — Вы хоть понимаете, что натворили, раз просите прощения?!
Он схватил ее за руки и заставил посмотреть ему в глаза — разноцветные, сузившиеся, прямо как у змеи. Он был одновременно зол и разочарован в ней, глупой девчонке, поверившей человеку, которому ей несколько раз сказали не доверять. Элиза всхлипнула, пытаясь снова закрыться.
— Знаете что, фройляйн? — Александр наклонился к ней. — Мое терпение тоже не бесконечное. Собирайте свои вещи и уходите. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.
Внутри Элизы все рухнуло.
Барон отпустил ее, развернул в сторону коридора и подтолкнул, отправляя в ее — больше не ее — комнату. Элизе хотелось закричать, начать спорить, снова упасть на колени и умолять о прощении — но она не могла. Тупо повинуясь последнему приказу, она побрела в спальню, в которую до сих пор светило яркое летнее солнце и над окном которой до сих пор пели птицы. На столе до сих пор лежала ее тетрадь, в которой она училась писать чисто, на прикроватном столике лежал гребень, а в шкафу — висели ее вещи, среди которых отвратительно ярким пятном синела юбка из подаренной бароном ткани. Все это ей не принадлежало. Все эти вещи были вещами Элизы Циммерман, служанки барона Александра Бренненбургского, которая не нарушала приказы и во всем доверяла своему хозяину.
Дрожащими руками она начала сгребать вещи в грязный мешок, с которым пришла в этот замок два с половиной месяца назад. Не разбирая, засовывала туда одежду, сминая в комок, роняя какие-то вещи на пол. В конце концов, она обнаружила себя сидящей на полу посреди комнаты, ставшей пустой и неживой, и единственным, что ей осталось положить, была шестиугольная розовая коробочка, в которой не доставало трех кусочков розового рахат-лукума. Элиза осторожно, как драгоценность, взяла ее в руки. На промасленную бумагу упали несколько капель. Это не твое. Ты этого не заслужила.
Когда она стояла, завязывая мешок, в комнату вошел Александр. За эти часы он как будто постарел еще на десять лет. Оглядев Элизу, он бросил на стол кошелек, в котором звякнули монеты.
— Ваш расчёт. Забирайте и уходите.
— Господин…
— Я вам больше не господин.
Опустив голову, она взяла кошель и прошла мимо Александра, почему-то задержавшего свой взгляд на коробке с рахат-лукумом. Кивнув на прощание затихшей Гертруде, Элиза спустилась в тоннели архивов, не смея оглядываться, даже когда ей показалось, что барон позвал ее по имени. Кошелек неприятно оттягивал карман, и Элиза еле удержалась от того, чтобы выбросить его. Нельзя, напомнила она сама себе. Эти деньги нужны маме и Маргарет.
Выйдя за ворота, она вдруг поняла, что ей некуда идти.
Обратной дороги в замок больше не было. Никаких родственников не было тоже. Путь домой закрылся для нее еще в тот день, когда она сбежала — пусть мать и сестра любят ее, отец ни за что ее не примет, если не убьет в то же мгновение, как увидит. Оставался только Габриэль, но он уже дважды предал ее, значит, предаст и в третий раз. Можно было отдохнуть день-два в «Мельнице», а потом отправиться в Кёнигсберг — хоть бы найти того самого покровителя Клааса.
С мрачными мыслями она побрела по дороге, глядя под ноги и пиная камни. Вот и все. Кончилась ее недолгая счастливая жизнь, причем кончилась по ее, Элизы, вине, потому что она всегда была такой, всегда была слишком глупой и непослушной. Если кого ей и следовало ненавидеть, то только себя. Даже если Александр обманул ее насчет Клааса, он всегда заботился о ней, намеренно держал как можно дальше от всего ужаса, что происходил в Бренненбурге. Он позволял ей куда больше, чем господин позволяет слуге, и Элиза не придумала ничего лучше, чем отплатить ему вот так. Элиза прекрасно понимала его, но все же не могла сдержать слез. Ей хотелось назад. Больше всего на свете она мечтала, чтобы время вернулось назад, и ничего плохого не происходило. Она была готова стерпеть любое наказание, но только не это.
Услышав перед собой стук копыт, Элиза еле успела отскочить в сторону. Ее чуть не сбил Гром, на котором сидели двое — Маргарет и Джейкоб. Увидев заплаканную, расстроенную Элизу, они затараторили одновременно.
— Что случилось?! — Джейкоб спрыгнул с коня. — Почему ты здесь?
— Не твое дело, — ответила Элиза, шмыгнув носом. — Это вы что тут делаете?
— В городе бунт, — ответила перепуганная Маргарет. — Они идут в замок, и мы побежали тебя предупредить!
— Хорошо, что мы тебя тут встретили, — мальчишка улыбнулся. — Поедешь с нами в город!
Элиза застыла. В ее голове одновременно было пусто и крутились тысячи мыслей. Вот он, ее шанс. Ее повод вернуться и доказать, что она не безмозглая девчонка, способная только плакать и создавать проблемы. Ободряюще улыбнувшись, Элиза достала из кармана кошелек и протянула Маргарет.
— Слушай меня, лисёнок, — она пыталась говорить спокойно. — Возьми это и передай маме. А вот тут мои вещи. Можешь забирать себе все, что понравится, хорошо?
— А ты?.. — Маргарет взяла в руки мешок. — А ты куда?!
— Не говори, что ты вернешься. — Джейкоб схватил ее за руки. — Они там все разнесут! Пойдем с нами, пока не поздно!
— Я должна вернуться обратно. — Элиза растрепала ему волосы. — Отвези Маргарет домой и сам будь осторожен. Не попадись никому на глаза.
— Элиза, так нельзя!
— Скажи маме, что я ее очень люблю. И тебя я очень люблю. И тебя тоже!
Она расцеловала Маргарет и Джейкоба и снова улыбнулась. Теперь она была полна решимости и точно знала, что делать. В Альтштадте ей все равно больше не было места, чем бы ни кончилось это дурацкое восстание. Джейкоб, понявший, что спорить с ней бесполезно, залез обратно в седло и ударил Грома по бокам. Заржав, он галопом поскакал обратно в город. У них еще есть время. Толпа идет медленно. Элиза бегом бросилась назад, радуясь, что она не успела уйти далеко. Когда впереди показались стены Бренненбурга, у нее как будто открылось второе дыхание, и даже ворота после нее никто не запер.
Но стоило ей войти в замок, весь ее настрой тут же испарился. Меньше, чем за час ее отсутствия, Бренненбург преобразился до неузнаваемости, как будто здесь уже несколько сотен лет никто не жил.
Все светильники погасли, а солнечного света, падавшего сквозь грязные окна, оказалось вдруг необычно мало. Чувство страха, затаившееся в груди, не позволяло Элизе броситься бегом через весь замок, наоборот, оно вынуждало красться вдоль стены, словно все здесь было чужим и опасным. Выйдя в холл, она поняла, что произошло. Колонна, а вместе с ней и часть перил обвалились, некоторые стеллажи рухнули на пол, даже рыцарские доспехи валялись ржавой кучей металла. Пока ее не было, замок вновь тряхнуло, наверняка не один раз, судя по тому, какая разруха в нем теперь царила. Найдя на полу трутницу, Элиза зажгла факел и взяла его с собой, с опаской идя по тоннелям. Она не знала теперь, чего боялась больше — обитателей замка или того, что после очередного толчка ее завалит камнями в подземном коридоре.
Выйдя в зал, она огляделась. Бедняжка Гертруда вновь молчала, и подойдя к ней, Элиза ужаснулась — вода в фонтане покраснела, а каменные крылья затянуло пульсирующей плотью. Такая же плоть скопилась в углах и кое-где — на полу, заставляя Элизу перепрыгивать ее. В замке стояла тишина — но за этой тишиной ей явно чувствовалось тяжелое дыхание чего-то громадного, чего-то невероятно сильного, и дышало оно в такт с кусками мяса, залепившими все вокруг.