Об этом периоде жизни Фурье в Лионе одна из сестер вспоминает: он сохранял те же вкусы, что и дома, в Безансоне; его комната была всегда полна горшков с цветами, а камин заставлен разнообразными луковицами или прорастающими зернышками. Даже в середине зимы у него расцветали великолепные цветы. Чтобы дать им побольше солнца и воздуха, Шарль выставлял их в полдень на балкон. Лионские дамы во время прогулок привыкли приходить и любоваться этой выставкой. Здесь, под балконом господина Фурье, они даже назначали свидания своим поклонникам.
Однажды Шарль не вынес цветы в полдень, и возле его балкона собралась недоумевающая толпа. Увидев это, он вышел, извинился, пообещав завтра вознаградить желающих выставкой более разнообразной и богатой.
Лионская библиотека, которая располагалась тогда в здании городского музея и насчитывала около 12 тысяч томов, по тем временам считалась богатой. Однако впоследствии Фурье разочаровался в этом книгохранилище: «Лионская библиотека изобилует томами, но среди них вряд ли найти хотя бы одно-единственное хорошее современное произведение».
Он взял за правило штудировать несколько проблем одновременно. В большинстве случаев читал cтатьи из газет и журналов, особенно часто журнал «Философская, литературная и политическая декада», где можно было найти статьи на научные, экономические и литературно-критические темы и где постоянно публиковались обзоры новинок художественной и научной литературы.
Популярные обзорные статьи этого журнала служили первым источником его информации. Сохранившиеся записи Фурье, цитаты в его сочинениях свидетельствуют, что в эти годы ему были одинаково интересны авторы как современные, так и древние, отечественные и иностранные.
Многочисленных писателей, о которых он упоминает, на которых ссылается и о которых высказывает суждения, в подлинниках Фурье никогда не читал. Впоследствии он сам наивно признается, что с Кантом, Шеллингом и Фихте познакомился из популярной литературы, ибо «никогда не мог понять и одной-единственной страницы во всей науке Канта и других идеологов». Он говорил, что ему трудно читать Кондитьяка, он не смог закончить даже второй главы Значит, дело не только в языковом барьере Фурье, замечая, что Канту, Фихте, Шеллингу он предпочитает Декарта, тут же заявляет, что его трактата также не читал.
О Песталоцци и его педагогической системе он имел лишь сведения из статьи, помещенной в официальной правительственной газете «Монитер».
Такой своеобразный метод чтения Фурье будет впоследствии объяснять тем, что ему у писателей древних учиться нечему, он взял за основу принцип «абсолютного сомнения» и «абсолютного отклонения» по отношению к интеллектуальному наследию целых тысячелетий.
И в то же время жадно читал все, что попадалось под руку.
У него установилась своя манера работы: делать обширные выписки, часто переходить от одного автора к другому, от одной теории к совершенно противоположной. Отсюда и уровень знаний — обрывочный, книжный. Случайный характер этих занятий впоследствии скажется весьма ощутимо на теориях Фурье. Обширная, хотя и не всегда глубокая эрудиция всю жизнь будет соседствовать у него с поразительными пробелами в знаниях.
О выработанных им способах подбора фактов на одну тему Фурье вспоминал спустя много лет: «Я три раза подряд был возмущен картинами бедности ученых. Утром, читая в газетах отчет о заседании Французской академии, я нашел там стансы господина Ренуара о нужде поэта Камоэнса… к полудню, перебирая некоторые бумаги, я нашел старый номер одной газеты, где оплакивалась бедность Гейне, выдающегося ученого Германии… вечером мне подали в руки том Расина, и я прочел детали о бедности Дюмарсе…»
Можно лишь восхищаться могучим умом, упорством и интуицией этого человека, глубоким прозрениям и выводам которого не смогло помешать отсутствие серьезного систематического образования.
Из месяца в месяц растет число тетрадей-конспектов. Для себя отметил утверждения Гельвеция, что в мире нравственном происходит то же, что и в мире физическом… Движение создает, уничтожает, сохраняет и оживляет все, без него все было бы мертво. Страсти все оживляют в мире нравственном.
Может, Гельвеций и прав, что «мнения правят миром»? Но у Лейбница: «управляющей силой мироздания является творец». Мысль Платона заинтересовала: чувства не могут быть источником знаний. Но тогда что? Рене Декарт полагает, что познать мир может только человеческий разум. Вместо слепой веры — разум. Разум… Разум… Может, действительно только разум?.. По Вольтеру, бог нужен только как узда для простого народа, как гарантия порядка. Где же истина?