Фурье был свидетелем волнений в Париже и в сентябре 1830 года в связи с отказом Луи-Филиппа помочь польским повстанцам.
22 ноября 1831 года в Париже появились смутные толки о событиях в Лионе. По неизвестным причинам не работал лионский телеграф. В Париже начались аресты. Взволнованное правительство скупило все ружья из оружейных лавок. Одновременно с отправкой в Лион карательной экспедиции в столице был увеличен состав воинского гарнизона…
Только через день в газетах появились подробные сообщения о событиях в Лионе. Каждая газета освещала их с точки зрения своей партии. Орган легитимистов «Котидьен» критиковал правительство и демагогически трубил о симпатиях к простому труженику. «Французский курьер» высмеивал попытку правительства замять политический скандал в Лионе. Буржуазная газета «Тан» требовала создания единого фронта против рабочих.
25 ноября со страниц «Глобуса» парижские отцы «сен-симонистской церкви» старались внушить рабочим «чувства порядка, мира и согласия». Редакция новой либеральной газеты «Националы) стала центром сбора средств в помощь раненым лионским рабочим.
Что же произошло в Лионе? 21 ноября на улице Гранд-Кот тысячная мирная демонстрация голодных и безработных ткачей, доведенных до отчаяния, была обстреляна легионерами национальной гвардии. На другой день над сооруженными баррикадами восставшие ткачи подняли знамя: «Жить работая или умереть сражаясь!» К ткачам присоединились рабочие других профессий. Ночью пришли рабочие предместий Гийотьер и Брютто. На следующий день восстание стало всеобщим. Правительственные войска оставили город. Однако плодами своей победы рабочие не сумели воспользоваться. 3 декабря восстание было потоплено в крови присланными из Парижа во главе с маршалом Сультом правительственными войсками.
Мы не знаем, как отнесся Шарль Фурье к событиям в Лионе. Судя по тому, что еще недавно он составлял для короля рецепты для противодействия революционным настроениям, вряд ли он мог оценить эти события однозначно. Но объективно идеи Фурье уже в эти годы начинали оказывать революционизирующее воздействие на массы.
Что касается лионских ткачей, то они были достаточно подготовлены для восприятия таких идей. Еще весной 1831 года просторные лионские помещения Лотереи и Цирка не вмещали всех желающих послушать лекции сенсимонистов Жана Рейно, Пьера Леру и Лорана. Обличение существующего гнета, призыв к созданию ассоциаций, к улучшению морального и материального состояния самого бедного класса находили живой отклик у слушателей.
А в 1832 году, через несколько месяцев после восстания, орган лионских ткачей «Эко де ля фабрик» напечатал восторженные отзывы о «сельскохозяйственной и промышленной ассоциациях, предложенных господином Ш. Фурье».
ЖУРНАЛ «ФАЛАНСТЕР»
В конце 1831 года в связи с длительным недомоганием Фурье почти не садился за рабочий стол. Вопреки советам врачей лекарств не принимал, соблюдая только постельный режим. Мало-помалу отвращение к еде и слабость прошли, и он начал потихоньку работать.
Фурье понимал, насколько необходима именно сейчас широкая пропаганда «открытия». Еще 30 лет назад, как мы помним, он пытался создать собственную газету. Теперь речь шла уже о журнале.
В январе 1832 года Виктор Консидеран писал Фурье: «Журнал нам необходим. Необходима не только трибуна фурьеризма, но и организационное объединение последователей».
На то, чтобы получить разрешение на издание, и на сбор денежных средств ушло полгода. И только 1 июня 1832 года первый номер «Фаланстера» — «журнала для основания сельскохозяйственной и промышленной фаланги», отпечатанный тиражом в 1000 экземпляров, увидел свет. Во главе редакции, состоящей из его учеников, стал сам Фурье, но основная доля нагрузок по изданию журнала досталась Виктору Консидерану.
Задолго до выхода первого номера начались споры о характере и направлении «Фаланстера». Ученики считали, что он должен стать только популярным изданием. Фурье же настаивал на теоретической направленности и засыпал редакцию многочисленными статьями, все увеличивая их размеры. Это обстоятельство вызывало возмущение сотрудников: метр не считался с планами номеров, капризничал по поводу любого сокращения его сочинений.
Вскоре мнение, что за учителем нужно оставить только роль вдохновителя, стало единогласным. К большинству присоединился даже деликатный Мюирон. Но сказать об этом метру долго не решались. Наконец от имени сотрудников журнала составили письмо. Из-под пера Трансона оно вышло резким и даже грубым. Учителю предлагалось ограничиться четырьмя столбцами в каждом номере.