– Еще не все кончено, Исана, – очень тихим голосом пообещал Корд. – Я этого не забуду.
Исана смотрела в его глаза, полные холодной, расчетливой ненависти, и черпала из них энергию, чтобы ответить холодом на холод.
– На твоем месте я бы надеялась, что все кончено, Корд, – ответила она так же тихо. – Или тебе придется понять: то, что случилось с Биттаном, – еще счастье. – Она опустила глаза на скованную камнем ногу и снова подняла их, глядя ему в лицо. – Вы можете подождать в амбаре. Я пришлю чего-нибудь перекусить. Когда придет время обеда, мы вас позовем.
С минуту Корд не двигался с места. Потом плюнул на землю и кивнул сыновьям. Арик подхватил глотавшего воздух Биттана, рывком поставил его на ноги, и они втроем побрели к широкой двери амбара. Только когда они скрылись внутри, земля под босой ногой Исаны дрогнула и отпустила ее.
Она зажмурилась, и страх, который она сдерживала все это время, снова накатил на нее, грозя вырваться наружу. Она задрожала, но, решительно тряхнув головой, взяла себя в руки. Не сейчас, не у всех на виду. Она открыла глаза и обвела взглядом столпившихся вокруг людей.
– Ну? – спросила она. – До вечерней трапезы еще надо сделать уйму всего. Мне в одиночку не справиться. Марш работать.
Люди зашевелились, заговорили друг с другом. Некоторые бросали на нее взгляды, полные уважения, восхищения или страха. Их страх она ощущала как прикосновения многочисленных ледяных нитей. Ее люди – те, с кем она жила и трудилась всю свою жизнь, – боялись ее.
Глаза ее наполнились слезами – но уж с этим-то справиться было проще простого; это едва ли не первый фокус из тех, который осваивают заклинатели воды. Усилием воли она прогнала слезы обратно, и никто их не заметил. Противостояние и связанные с ним напряжение и жажда насилия потрясли ее так, как не случалось с ней уже много лет.
Исана сделала еще один глубокий вдох и пошла обратно на кухню. Хорошо хоть ноги полностью повиновались ей, ибо слабость, овладевшая ею, казалась почти невыносимой. Голова буквально раскалывалась от боли: водяная магия и так отнимает уйму сил, а тут еще такое напряжение…
При ее приближении из дверей кузни вышел, чуть подволакивая ногу, Линялый. Роста он был сравнительно небольшого, левую часть его лица украшал чудовищный ожог: клеймо труса, выжженное много лет назад. Волосы, еще совсем черные как вороново крыло, он отрастил как можно длиннее, чтобы они скрывали и клеймо, и рваный шрам на голове – возможно, след давнего ранения в битве. Идиотски ухмыляясь, раб подал ей оловянную кружку с водой и полотенце, казавшееся особенно чистым по сравнению с его лохмотьями и прожженным во многих местах кожаным фартуком.
– Спасибо, Линялый, – кивнула Исана. Она взяла у него и то и другое и сделала глоток воды. – Я хочу, чтобы ты приглядел за Кордом. Мне нужно, чтобы ты дал мне знать, если он или кто-то из его сыновей попытается выйти из амбара. Хорошо?
Линялый поспешно кивнул. Из полуоткрытого рта его сбежала струйка слюны.
– Приглядеть за Кордом, – повторил он. – Амбар. – Он нахмурился и некоторое время молчал, глядя прямо перед собой, потом ткнул в нее корявым указательным пальцем. – Сама смотреть.
Она мотнула головой:
– Я слишком устала, Линялый. Ты просто скажи мне, если кто-то из них выйдет. Ладно?
– Выйдет, – повторил Линялый и вытер слюну рукавом. – Сказать.
– Верно, – кивнула она с улыбкой. – Спасибо, Линялый.
Линялый довольно хмыкнул и улыбнулся:
– Пожалуйста.
– Линялый, тебе самому в амбар лучше не заходить. Корд с сыновьями, мне кажется, тебе не обрадуются.
– Да уж, – буркнул раб. – Следить, сказать.
Он повернулся и, шаркая ногами, побрел в направлении амбара.
Исана препоручила старой Битте заботы о кухне, вернулась к себе в комнату и уселась на кровати, сложив руки на коленях. В желудке стояла неприятная тяжесть, и ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. С непосредственной угрозой ей удалось справиться, а на Линялого – при всей его бесхитростности и неважных разговорных способностях – вполне можно положиться. Он предупредит, если что.
Она переживала из-за Тави сильнее, чем когда-либо. Конечно, с Бернардом он в относительной безопасности, и все же тревога не оставляла ее. Сосновые лощины считались самым опасным местом в долине, но ее усталые чувства улавливали угрозу намного более серьезную. Какие-то тяжелые предчувствия витали в воздухе долины, какие-то стихии накапливали силу, – стихии, по сравнению с которыми назревавшая над Гарадосом гроза казалась безобидной мелочью.