Кончик меча Наварис задрожал.
– Он не желал тебя знать, Наварис. Думаешь, гора трупов за твоей спиной заставит его искать возможность для воссоединения? Думаешь, он захотел бы заключить в нежные объятия кровожадную убийцу?
Глаза Наварис распахнулись, она заскрежетала зубами, и еще большая волна страдания хлынула через нее.
– Хватит, – произнесла она дрожащим голосом.
– Этого не будет, – продолжил Тави безжалостно и твердо. – Никогда. Ты превратилась в монстра и не можешь привнести ничего, кроме стыда, в его Дом, так же, как не можешь привнести ничего, кроме страданий, в этот мир.
Наварис начала медленно трясти головой, ее широко распахнутые, безумные глаза вдруг заблестели.
Женщина страдала от боли, очень старой боли, мучившей ребенка, который не мог понять, почему так случилось и как с этим жить. Тави знал, каково это.
Он испытывал подобное всю свою жизнь, и сейчас сложно было сказать, где заканчиваются мучения Наварис и начинаются его собственные.
Боль Наварис подпитывала сама себя, Тави почувствовал, как его сердце сжалось от сочувствия, но заставил себя продолжать.
– Не важно, кого и скольких ты убила. Эти двери всегда будут закрыты перед тобой.
Ее дыхание стало неровным и тяжелым, несмотря на то, что ни один из них не двигался.
– Твое существование – всего лишь результат ошибки. Ты – ошибка, Наварис.
Он понизил голос и мягко добавил:
– Ты – ничто для него. Ничто, Наварис. Убогий бешеный зверь, которого нужно усыпить.
Она издала гортанный рев, и детская обида слилась с ее неистовым гневом и яростью, окончательно разрушив ее самообладание.
Произошло нечто странное.
Усиленные фуриями металла и воды чувства Тави сконцентрировались одновременно и более точно, чем когда-либо до этого. Он увидел следующее движение Наварис, прежде чем она его предприняла, как будто ее намерение передалось через ее эмоции.
Тави не мог с точностью сказать, что именно изменилось, но он абсолютно точно знал, что она собирается бросить кинжал ему в лицо, чтобы отвлечь его и нанести удар мечом.
Тави, призвав фурию ветра, наблюдал за тем, как рука Наварис медленно поднялась и метнулась вперед.
Кинжал сверкнул, переворачиваясь, но Тави, уже успевший поднять свой гладиус, отбил кинжал в воздухе. Из глотки Наварис вырвался рёв бешеной ярости, когда она бросилась вперёд, молниеносным ударом клинка целясь ему в горло.
Это и был тот удобный случай, которого ждал Тави.
Он отрабатывал этот приём так много раз, что действовал, не задумываясь, а его тело двигалось на автомате.
Как только Наварис рванулась вперед, Тави стал опускать тело, подныривая под ее клинок и поворачиваясь по диагонали к линии ее атаки. Как только его левая рука коснулась земли, он отвел правую как можно сильнее назад, а затем мгновенно выбросил вперед, в смертельном выпаде.
Его меч прошел сквозь ее броню и тело с легкой непринужденностью.
Наварис охнула, ее безумные глаза распахнулись. Тави мог ощущать, как она выдыхает, по движению меча в руке.
Она обратила на него свой взгляд и направила на него свой меч, но Тави выпустил свой длинный клинок, пронзивший ее тело и откатился, избегая атаки. Он сразу встал на ноги, перебросил гладиус в правую руку и приготовился.
Наварис из Фригии сделала шаг по направлению к нему. Затем другой. Она оскалилась в гримасе безумия и ненависти, подняла меч…
…и рухнула вниз, как пустая бутылка. Она мгновенье лежала на месте с широко раскрытыми глазами, ее руки и ноги судорожно подергивались, как будто она еще верила, что продолжает сражаться.
Затем она застыла. Тави ощущал ярость и боль, горе и ужас, потоком льющиеся из нее.
Через несколько секунд они текли струйкой.
Потом иссякли вовсе.
Тави посмотрел на распростёртый труп убийцы. Затем опустился на колени и мягко закрыл ее пустые, широко открытые глаза.
Он не припоминал, когда чувствовал себя таким уставшим, но работа была не завершена.
Тави тяжело поднялся на ноги и закрыл глаза. Он поднял голову к звездам и позволил ветерку овевать его потную кожу.
Дул ветер, и тишина царила в ночи.
Глава 56
Маркусу не составило труда добраться до выбранного места для стрельбы незамеченным.
Вокруг было достаточно травы, кустов и деревьев, чтобы он мог использовать заклинание фурий дерева и создать слабую завесу, и достаточно тени, чтобы скрыть то, что не спрятало заклинательство.
В течение последних двух недель он умудрялся потихоньку уходить из лагеря по ночам, чтобы потренироваться с канимской балестой, и счёл это оружие достаточно точным для своей цели.
Добравшись до места, он вытащил из поясной сумки два глиняных кувшина. Он открыл оба, стараясь держать нос и рот как можно дальше от них, и достал из кармана один тяжелый стальной болт.
Он опустил наконечник болта в каждый сосуд, потом махнул рукой, призывая свою фурию земли, и оба кувшина вместе с крышками тихо опустились вниз, под землю.
Он отложил болт в сторону. Затем собрал достаточно сил, чтобы натянуть балесту и подготовить для стрельбы.
Это потребовало огромного напряжения, даже с его увеличенной фуриями силой. Кроме того, ему приходилось быть осторожным, двигаться медленно, потому что он не хотел, чтобы его руки соскользнули или выронили оружие, выдав его положение, когда согнутый в дугу огромный лук снова резко распрямится.
Справившись наконец, он вложил отравленный болт в канавку балесты и поднял оружие.
Воцарилась тишина, воздух, казалось, загустел в ожидании.
Дуэль закончилась.
Маркус осторожно поднял оружие, замер и стал ждать, когда покажется победитель.
Глава 57
Исана сказала себе, что не пойдет смотреть на дуэль, когда есть так много раненых, за которыми надо ухаживать.
Она целиком погрузилась в работу, пропустив свои чувства с Рилл через каждое раненое тело.
Человек по имени Фосс, офицер, командующий корпусом целителей, посмотрел, как она оказывает помощь первому человеку, которого принесли, кивнул и тут же начал отдавать приказы.
Исана вскоре осознала, что занимается мужчинами с наиболее тяжелыми и болезненными ранениями.
У одного несчастного глаза были жестоко иссечены каким-то оружием. Другой молодой человек пострадал от чего-то, что выглядело как удар копья по гениталиям.
У третьего лечили раздробленую грудину, но он не пришел в сознание – целитель, который им занимался ранее, не почувствовал гематомы на сердце, и сделал свою работу неуверенно и неудовлетворительно.
Исана целиком растворилась в работе, в монотонном ритме исцеляя больных и погружая их в сон.
Она не знала, скольким людям она помогла, но в перерывах между работой она смутно понимала, что должна была упасть в изнеможении уже после первой партии.
Конечно, она чувствовала усталость, но работать, казалось, стало легче, быстрее, как будто ее "прикосновение" стало на порядок чувствительней, что позволяло ей точно определить, где был нанесен ущерб, и направить целительную силу своей фурии с большей точностью и изяществом.
Ее способности не увеличились настолько, насколько она научилась тратить меньше сил на выполнение той же работы.
– Последний, – дежурно пробурчала она, опуская еще одно израненное молодое тело в целительную ванну. Это был рослый молодой человек с хорошо развитой мускулатурой, его ноги и живот были покрыты жуткими ожогами.
Исана вздрогнула и была рада, что бедный легионер был без сознания. Такие ожоги приносят невыносимую боль, и если ее способность к целительству выросла, то выносить страдания других оставалось таким же тяжелым испытанием.
Легионера поместили в ванну, и Исана поддержала его голову, убеждаясь, что он не скользит под водой, и поразилась, поняв, что она знает этого мужчину.