Юноша замер. Он перевел взгляд с Леди Антиллус на Дуриаса, затем на Тави.
Глаза Эрена распахнулись еще больше.
— О. Вот как. Похоже, что-то произошло, пока я здесь лежал.
— Да, — ответил Тави. — И у тебя снова то выражение лица.
— Ничего не могу с этим поделать, — сказал Эрен. — Похоже, ты идешь на завтрак, не всё ли равно, кто у тебя на пути?
— Так и есть, — ответил Тави.
Эрен вздохнул.
— Рассказывай.
Тави озвучил ему план.
— Это нереально, — сказал Эрен.
— Но может сработать.
— На этот раз рядом не будет никого, кто смог бы тебя вытащить, — заметил Эрен.
Тави усмехнулся.
— Ты со мной?
— План безумен, — ответил Эрен. — И ты безумен.
Он осмотрелся вокруг.
— Мне понадобятся брюки.
Глава 51
Тави выехал к руинам на лучшей лошади, какую могли предложить в Свободном Алеранском Легионе, и Эрен ехал рядом с ним.
Хотя большая часть тел была убрана, многими пришлось пожертвовать в разгаре боя и сгущающейся темноте, и некоторые останки так и остались лежать там, где полегли.
Как следствие, темнота была наполнена шелестом крыльев и хриплым карканьем вездесущих ворон — пожирателей падали.
Коснувшись факела Эрен пробормотал:
— Надеюсь Насаг знал о чем говорит, когда рассказывал о Первом Алеранском, защищающем стены. Иначе, мы скорее всего будем подстрелены каким-нибудь нервным стрелком.
— Кровавые вороны, — ответил Тави, когда они миновали разрушенный частокол. — Взгляни на этот беспорядок. Они что, пытались удержать атакующих частоколом?
— Такое случается постоянно, — сказал Эрен. — Особенно, когда Легионы терпят поражение. Нервные лучники на часах. Они устали. Полуспят. Они услышали что-то. Трах, бабах. Потом они кричат "Кто идет?", когда ты уже истекаешь кровью.
— Посмотри на все брошенные шлемы, — сказал Тави. — Отверстия пробиты сверху. Древние романские письмена, найденные нами в Аппии, упоминают оружие, которое могло сделать такое — они называли его серп.
— А древних романцев когда-нибудь подстреливали в темноте по ошибке? — Спросил Эрен. — Потому что мне бы не хотелось, чтобы мое личное дело в качестве посланника курсоров заканчивалось подобным образом.
Одолженная Тави лошадь обошла насыпь, на которой пировали вороны. Птицы огласили ночь карканьем, и Тави слегка усмехнулся.
— Ты не о том переживаешь.
— Нет? — спросил Эрен.
— Я больше волнуюсь по поводу инициативного молодого канима, не сходящегося во взглядах с Варгом и Насагом, который может всадить несколько болтов из балесты в наши спины.
Эрен с сомнением взглянул на Тави.
— Звучит ободряюще. Я рад, что несу факел: тебя, если что, первым снимут.
— Правильный настрой, — ответил Тави.
Он остановил коня в пятнадцати футах от стены и поднял руку в знак приветствия.
— Эй, на стене!
— Ближе не подходить! — Отозвался легионер. — Иначе будем стрелять!
Тави с сомнением вгляделся в темноту.
— Шульц? Это ты?
Последовала неловкое секундное молчание.
— Капитан? Капитан Сципио?
— Так точно, — отозвался Тави. — Рядом со мной сэр Эрен. Сегодня слегка прохладно. Могу я рассчитывать на чашку горячего чая?
— Подойдите ближе, — велел Шульц. — К основанию стены. Хочу взглянуть на ваше лицо.
Тави и Эрен повиновались и смогли увидеть бледное лицо, прикрытое легионерским шлемом. Тави тут же узнал молодого центуриона.
— Капитан! — вскричал Шульц.
— Вороны, Шульц, — проворчал Тави, — стоило бы придумать что-то поумнее. Даже если на вид это я, нет гарантий, что я не двойник, созданный магией воды. Приведи Фосса, Трибуна Антиллара или Антиллуса, пусть они меня распознают.
Шульц усмехнулся.
— Да, сэр. Оставайтесь на месте, сэр. — Он замялся. — Вы ведь не хотели проделать это тайно, иначе не кричали бы на всю округу, ведь так?
Тави усмехнулся в ответ:
— Здесь холодно, центурион. Не мог бы ты взять нас под стражу?
— Да, сэр, — ответил Шульц. — Если вы пройдете около шестидесяти шагов на восток, сэр, там будет проем. Стража встретит вас там, сэр.
— Благодарю, центурион, я понял.
Тави повернул лошадь, и Эрен последовал за ним вдоль стены. Они могли слышать, как за стеной усиливаются перешептывания солдат, обсуждающих возвращение Сципио.
Тави чувствовал эмоции, струящиеся из-за стены: возбуждение, интерес, напряжение, скулящий страх — неизменный спутник любых действий и, что было наиболее важным для командира, — надежду.