Они еще немного помолчали. Маркус вздохнул.
— Вороны, Секстус. Если бы я знал.
Гай горько усмехнулся.
— Если бы я знал.
— Но мы уже не можем пойти вспять.
— Да, — согласился Первый Лорд. — Мы не можем.
Он повернулся к Маркусу и сказал:
— Но, возможно, мы можем идти вперед.
Маркус нахмурился.
— Что?
— Ты узнал его, когда, наконец, сумел к нему присмотреться. Тебе не кажется, что любой, кто когда-либо служил с Септимусом, сможет сделать то же самое? — Гай покачал головой. — Он стал мужчиной. Ему не удастся оставаться незаметным слишком долго.
— Не удастся, — сказал Маркус. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Гай посмотрел на него и сказал:
— Ничего, Маркус.
Валиар Маркус нахмурился.
— Она обнаружит это достаточно скоро, независимо от того, скажу я ей об этом или нет.
— Возможно, — сказал Гай. — Возможно, нет. В любом случае, не вижу никаких причин, препятствующих этому ускользнуть от твоего внимания, как это произошло со всеми остальными. И я с трудом верю, что она будет недовольна, имея агента в качестве доверенной правой руки Октавиана.
Маркус вздохнул.
— Действительно. И я полагаю, если я откажусь, ты применишь стандартные меры.
— Да, — сказал Первый Лорд с мягким сожалением в голосе. — Я не хочу этого. Но ты знаешь правила игры.
— Ааа, — протянул Маркус.
Оба не произносили ни слова еще минут десять, затем Маркус сказал:
— Ты понимаешь, чем он на самом деле является?
— Чем?
Маркус услышал тихое, слабое изумление в собственном голосе, когда ответил:
— Надеждой.
— Да, — ответил Гай. — Поразительно…
Он протянул руку и положил несколько золотых монет на каменное ограждение рядом с рукой Маркуса. Затем достал еще одну — старинного серебряного быка, монету, потертую временем, и положил ее рядом с остальными.
Маркус взял золото. И долгое мгновение смотрел на серебряную монету, знак власти Курсора.
— Ты и я никогда больше не сможем быть на одной стороне.
— Нет, — сказал Гай. — Но, возможно, ты и Октавиан сможете.
Маркус смотрел на серебряную монету — знак верности Курсора Короне. Затем поднял ее и положил в свой карман.
— Сколько лет было Септимусу, когда у него появились фурии?
Гай пожал плечами.
— Около пяти, я думаю. Он поджег детскую. А что?
— Пять, — Маркус покачал головой. — Простое любопытство.
Человек в сером плаще повернулся, чтобы уйти.
— У тебя не было необходимости показывать мне это, — сказал Маркус ему в спину.
— Нет, — ответил тот.
— Спасибо, Секстус.
Первый Лорд повернулся и склонил голову перед другим мужчиной.
— Пожалуйста, Фиделиас.
Маркус смотрел ему вслед. Затем вытащил старую серебряную монету и поднял ее, чтобы свет далеких пожаров блестел на ее поверхности.
"Пять, — думал он."
— Как давно мы знакомы, алеранец? — спросила Китаи.
— Этой осенью будет пять лет, — сказал Тави.
Китаи шла рядом с Тави с момента, когда он вышел из госпиталя — первого здания, которое он приказал отстроить инженерам Легиона.
Было крайне необходимо чистое и сухое место, чтобы выхаживать раненных и больных, учитывая количество пострадавших и изможденность Фосса и его целителей, в особенности во время последних часов сражения, когда целители были едва способны стабилизировать умирающих, не то что вернуть их в строй.
Тави провел вечер навещая раненных. Всякий раз, как у него выдавалось немного свободного времени, он посещал еще кого-нибудь из своих, справлялся о них, воодушевлял их как только мог. Было мучительно видеть одного изувеченного легионера за другим, каждый из которых пострадал выполняя его приказы.
Он брал с собой Китаи во время любого посещения — фактически, он брал ее всюду, куда шел, включая штабные совещания. Он представлял ее Послом Китаи и больше никак ее присутствие не объяснял, все его поведение показывало, что она своя, а тем, у кого есть вопросы или комментарии по поводу нее, лучше держать их при себе.
Он хотел, чтобы люди привыкли видеть ее, разговаривать с ней, пока не поймут, что она не представляет угрозы. Это был метод адаптации из дядиных уроков по овцеводству. Тави с изумлением думал, что точно так же тренировал бы овец признать нового пастуха или собаку.
Она отказалась от своего дикарского наряда и стала носить одну из форменных туник Тави, кожаные штаны наездника и высокие сапоги для верховой езды. Она обрезала свои длинные волосы под стиль легионеров, остался лишь их натуральный цвет, серебристо-белый.