Бернард фыркнул.
— Я слышал это и раньше. Так же как и ты.
Он наклонился и поцеловал ее в губы, она была поражена огромной, теплой, нежной силой, скрывавшейся за этим поцелуем и прикосновением руки.
Она почувствовала как начала таять, возвращая поцелуй за поцелуем, ощущая как медленно свет начал меняться с серого до золотистого.
Когда это закончилось она почувствовала легкое головокружение.
— Я люблю тебя, — негромко прошептала она.
— Я люблю тебя, — ответил он, — без компромиссов.
Последняя гряда между ними и местом их путешествия была на вершине длинного склона, и лошадь Амары достигла ее на несколько секунд раньше, чем лошадь Бернарда.
Бедному животному приходилось тяжко под большими габаритами Бернарда и на протяжении многих миль его усталость накапливалась.
Амара стояла на вершине и смотрела вниз на широкую долину в нескольких милях к югу от Цереса.
Северный ветер холодил, не становясь неприятным — даже глубокой зимой суровые ветры были редкостью в защищенных южных границах королевства.
Она повернулась лицом к ветру и на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь им.
Церес лежал в нескольких лигах севернее их текущего местоположения, в конце созданной фуриями мощенной дороги, которая пересекала долину внизу. Там она и Бернард могут ждать, пока Ворд пройдет мимо, а затем ускользнуть от него.
Ветер внезапно похолодал. Она вздрогнула и повернула голову, обозревая долину под собой.
Небо на юге было нечетким, подернутое темной дымкой.
Амара сделала глубокий вдох, подняла руки, и призвал Цирруса. Ее фурия переливалась в пространстве между руками, преломляя свет, что позволяло ей видеть вдаль гораздо более ясно, чем она могла бы сама.
Тысячи клубов дыма поднимались в небо, далеко на юге, и вороны, их так много, что с ее места они почти казалось облаками черного дыма, кружащимися и клубящимися над долиной.
Амара устремила свой взгляд на дорогу и, с помощью Цирруса, увидела, то чего не видела ранее, что сделанная фуриями дорога заполнена толпой людей, передвигающихся так поспешно, как только могли — в основном гольдеры, мужчины, женщины, дети, многие из них полуодетые, босые, некоторые из них несли какие-то хозяйственные принадлежности, хотя большинство шли с пустыми руками.
Некоторые из гольдеров гнали скот. Некоторые ехали с телегами, сильно нагруженными чем-то похожим на раненых легионеров.
— Слишком рано, — выдохнула Амара, — на несколько дней раньше.
Она забыла о присутствии Бернарда, пока он не прогрохотал:
— Амара. Что это?
Она покачала головой и молча повернулась, протянув руки, чтобы он мог воспользоваться линзой, сделанной Циррусом.
— Вороны, — выдохнул Бернард.
— Как это произошло? — спросила Амара.
Бернард молчал секунду, затем издал короткий, горький смешок.
— Конечно же.
Она вопросительно приподняла брови.
— Мы же обсуждали, что они теперь могут управлять фуриями, верно?
— Да.
Он жестом указал на дорогу.
— Они использовали фурий дороги.
У Амары все внутри похолодело. Конечно же. Объяснение было чрезвычайно простым, но до этого момента она даже не задумалась об этом.
Дороги Алеры, созданные с помощью фурий, которые позволяли алеранцам стремительно и практически без устали передвигаться по сельской местности, были постоянной составляющей жизни и стали обычным штрихом ландшафта.
Они также являлись самым надежным преимуществом Алеры в защите от врагов Империи, чья численность часто превосходила силы защитников.
Такие дороги позволяли Легионам преодолевать сотни лиг в день — если ситуация требовала этого.
Это означало, что Легионы всегда имели возможность выставить максимальное количество сил на лучшие позиции.
Естественно, никто из врагов не управлял фуриями.
Если Бернард прав и Ворд может использовать дороги, Амара задалась вопросом, что еще они могут сделать?
Могут ли они с помощью фурий передавать сообщения по рекам Империи? Могут ли они управлять погодой?
Могут ли, кровавые вороны, они пробуждать одну или несколько Великих Фурий, как это в прошлом году сделал Гай с Калусом?
Амара смотрела на стремительно летящих гольдеров и поднимающийся дым и кружащихся ворон и ее сердце внезапно приняло простой, но неоспоримый факт.
Алера не может выжить перед тем, что приближается.
Возможно, если бы они начали действовать раньше, сообща, без споров и переговоров, что-то можно было бы противопоставить.
Возможно, если бы больше людей обратили внимание на их предупреждения, и были готовы отнестись к ним с достаточным доверием, чтобы создать какую-то дозорную организацию, нашествие удалось бы подавить в зародыше.
Но вместо этого… Амара знала — не боялась, не догадывалась, а знала — что они опоздали.
Ворд пришёл, и Алера вот-вот падёт.
— Что же мы будем делать? — прошептала Амара.
— Выполнять задание, — ответил Бернард. — Если они используют мощёные дороги, у них есть заклинатели. В самом деле, это должно сделать их обнаружение более лёгким. Мы просто последуем за ними по дороге.
Амара собиралась было ответить, когда ее лошадь вдруг прижала уши и отпрянула вбок на несколько шагов, хрипя от страха.
Амара лишь с трудом успокоила животное, крепко удерживая поводья и тихонько его уговаривая.
Лошадь Бернарда отреагировала так же, хотя он был гораздо более искусным в усмирении зверей. Прикосновение его руки, кисти заклинателя фурий земли, и бормотание его рокочущего голоса успокоили его лошадь почти сразу.
Амара скользила взглядом влево и вправо, пытаясь увидеть, что так напугало лошадей.
Сначала она почуяла его запах — вонь разложения и гниющего мяса. Секунду спустя, она увидела травяного льва, выходящего из тени между стволов чахлых сосен.
Зверь был восемь или девять футов длиной, его золотистую шкуру покрывали зеленоватые полосы, которые прекрасно сливались с высокой травой Долины Амарант.
Травяной лев — мощное существо, гораздо более мускулистое, чем любой зверь, напоминающий обычную домашнюю кошку, его верхние клыки торчат, как изогнутые кинжалы, из верхней челюсти, поверх нижней губы, даже когда его пасть закрыта.
Или, точнее говоря, торчат клыки у живого травяного льва. У этого травяного льва уже не было нижней губы. Она была оторвана или откушена.
Вокруг него жужжали мухи. Клочки меха местами отпали, и была видна распухшая, гниющая плоть, пульсирующая от движения кишащих личинок мух и других насекомых.
Один его глаз был затянут бельмом. От другого осталась пустая впадина. Темная жидкость бежала из его ноздрей и ушей, окрашивая редкую шерсть вокруг них.
И всё же он двигался.
— Взятый, — выдохнула Амара.
Одной из наиболее отвратительных тактик, используемых Вордом, была их способность внедрения мелких, шустрых тварей во врагов.
Захватчики проникали в своих жертв, убивали их и брали под контроль их трупы, управляя ими, словно человек марионеткой.
Несколько лет назад в Долине Кальдерон, во время первого вторжения Ворда — того, что было остановлено прежде, чем могло стать слишком массовым, чтобы его сдержать, Амара и Бернард были вынуждены сражаться с десятками взятых гольдеров, а затем уничтожить их останки.
Взятые не обращали внимания на боль, были быстрыми, запредельно сильными, — но не слишком умными.
Травяной лев остановился и смотрел на них примерно секунду. Потом ещё одну.
Потом, двигаясь со скоростью, какую живое существо просто не может развить, он повернулся и скрылся среди деревьев.
— Разведчик! — прошипел Бернард, пришпоривая свою лошадь в и пускаясь следом за ним. — Мы должны остановить его.
Амара секунду недоумённо моргала, но затем стегнула свою лошадь по шее поводьями, слева и справа, и послала её вслед за лошадью Бернарда.
— Зачем? — окликнула она.
— Мы уже убили одну королеву Ворда, — прокричал Бернард в ответ. — Я бы предпочел, чтобы тот, кто командует этими войсками, не узнал, что мы поблизости, и не принялся активно охотиться за нами.