Об увлечении Митяя поэзией рассказывает и его школьный друг, а потом соратник по Чапаевской дивизии, ныне Герой Советского Союза, генерал-полковник Николай Михайлович Хлебников. «По инициативе Митяя мы начали выпускать первый наш ученический журнал. Помещали сатиру, стихи, рассказы, рисовали карикатуры и шаржи, высмеивали отдельных учеников и нелюбимых учителей… Только два-три номера журнала успели выпустить и «засыпались». Неизвестными путями журнал попал к инспектору училища Городскому, начались вызовы, допросы».
А от Городского добра ждать не приходилось. Это был типичный царский чиновник, сухой, черствый человек, обижавший детей и заставлявший их выполнять самую бессмысленную работу.
Одноклассник Фурманова А. Н. Киселев вспоминает, что о грубом произволе Городского появилась заметка в костромской газете. Инспектор решил, что это дело рук Фурманова, и стал всячески притеснять его.
Были у Митяя неприятности и с попом Александром, преподававшим «закон божий». Воспитываясь в религиозной семье, юноша не любил, однако, ходить в церковь, не любил отца Александра и под разными предлогами не являлся к нему на исповедь, за что его не раз распекал все тот же инспектор Городской, который давно бы выгнал из училища ненавистного ему «стихоплета», если бы Митяй не учился так успешно и безупречно.
Особенно он пристрастился к литературе и, сидя в том же чуланчике, с упоением читал Майн Рида, Конан-Дойля, Жюля Верна, Вальтера Скотта. Нередко прочитанные книги вдохновляли его на новые стихи.
Деньги, которые давал ему отец на леденцы и пряники, он тратил на книги.
Но не только книги волновали подростка.
Он пристально вглядывается в окружающую его жизнь, жизнь большого фабричного города Иваново-Вознесенска, со всеми его социальными противоречиями и назревающими классовыми схватками. Несколько богатых особняков фабрикантов и тысячи убогих лачуг рабочих. Довольные барской своей жизнью капиталисты и подавленные тяжелым трудом, полуголодные рабочие-ткачи. Растет классовая ненависть. Всего этого не может не заметить впечатлительный юноша. Город ткачей начинает занимать значительное место уже в ранних стихах и первых прозаических набросках Дмитрия Фурманова.
— Едва ли в Российской империи, — вспоминает старый ивановский литератор Г. И. Горбунов, — можно было встретить такой же город, каким выглядел в начале века Иваново-Вознесенск с его обезображенными, словно прокопченными улицами, застланным гарью небом и маленькой речушкой Уводью, которая источала зловонье фабричных отбросов.
Город славился цветастыми своими ситцами, огненным кумачом, эластичными сатинами. Ткани распространялись по всей империи, шли и на экспорт, фабриканты и купцы наживали большие капиталы. А ткачи, прядильщики, красильщики изнывали от непосильного труда, нищенствовали, жили впроголодь. Дети рабочей бедноты умирали от недоедания.
Единственной отрадой ткачей были часы, когда они шли за город, на опушку соснового леса, на речку Талку. Здесь взвивались кумачовые флаги первых маевок, здесь-то и стали звучать первые слова протеста ивановских ткачей.
Митяю казалось, что жизнь в городе идет по раз навсегда установившимся обычаям. Но вести о волнениях на ткацких фабриках проникали и в школу. Весь город взбудоражен был январскими событиями в Петербурге, Кровавым воскресеньем, когда по приказу царя были убиты и ранены перед дворцом многие сотни рабочих. Узнал Митяй и о забастовке на ремонтном заводе и на фабрике Полушина, и о том, как на фабричный двор ворвались вооруженные казаки, избили нагайками рабочих, многих увели в тюрьму.
Именно в те дни попалась ему на глаза и первая партийная прокламация. На листке, приклеенном к забору, большими корявыми буквами было написано:
«Не хватает больше сил терпеть! Оглянитесь на нашу жизнь — до чего довели нас хозяева! Нигде не видно просвета в нашей собачьей жизни! Довольно! Час пробил!.. Не на кого нам надеяться, кроме как на самих себя… Пора приняться добывать себе лучшую жизнь! Бросайте работу, присоединяйтесь к нашим забастовщикам, товарищи!»
И дальше слова, которые особенно поразили подростка:
«Долой самодержавие! Долой войну! Да здравствует российская революция!»
И подпись, непонятная и таинственная:
«Иваново-Вознесенская группа Северного Комитета РСДРП».
Что означали загадочные эти буквы — РСДРП, Митяй не донял. Не совсем понятен ему был и самый смысл листовки. Но сердце забилось гулко и тревожно.
Вместе с братом Аркадием Митяй не раз убегает из дому на Талку, где происходят бурные демонстрации и митинги ивановских ткачей, где выступают рабочие вожаки: старый ткач Федор Афанасьев (Отец) и Евлампий Дунаев. Здесь он впервые услышал и горячую речь молодого агитатора, любимца рабочих товарища Арсения, Трифоныча.
«Он еще и думать не мог тогда, тринадцатилетний Митяй Фурманов, что этот человек, Михаил Васильевич Фрунзе, сыграет такую важную роль во всей его жизни.
Не все в речи Арсения было понятно подростку. Но одно запечатлелось навсегда. Он говорил о необходимости борьбы «с «самодержавием и капиталистами, о борьбе за свои, рабочие «права.
Между тем события в городе развивались. Росли ряды забастовщиков. Летняя стачка длилась 72 дня и охватила около 70 тысяч рабочих. Создается один из первых в России Совет рабочих депутатов.
Именно в те дни осени 1905 года Владимир Ильич Ленин писал:
«Иваново-Вознесенская стачка показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем центральном промышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание»[1].
Полицейские и вызванные фабрикантами казаки совместно с местными черносотенцами жестоко расправляются с забастовщиками. Большая поляна на Талке, где собираются ткачи, не раз становится местом расправ и расстрелов.
22 октября на Талке был зверски убит любимец и вожак рабочих, руководитель иваново-вознесенских большевиков Федор Афанасьев.
Это убийство глубоко взволновало Митяя. Он становится «серьезнее и взрослее, чаще задумывается над глубокими противоречиями окружающего мира.
Образ Отца никогда не покидал творческого сознания Фурманова. К нему он возвращался неоднократно на протяжении всей жизни.
Еще в те осенние дни 1905 года, под непосредственным впечатлением от преступной расправы казаков и черносотенцев (друзья и земляки утверждают, что сам Митяй в те дни тоже изведал казацких плетей), Фурманов пишет стихотворение «И ты заступник».
А через двадцать лет, уже прославленный писатель, автор «Чапаева» и «Мятежа», опять возвращается к дням своей юности и пишет очерки «Талка» и «Как убили Отца». Фурманов рисует облик Федора Афанасьева, величие его духа, показывает вожака героических ивановских ткачей, которые потом, через годы, влились в Чапаевскую дивизию и составили непобедимый ее костяк.
«В это время издалека прояснилось смутное пятно черной сотни — она валила на Талку. Позади, как там, на Шереметьевской, вздрагивала казацкая конница.
Решили отойти за мостик — встали около будки, у бора. И когда ревущая пьяная ватага сомкнулась на берегу — заорала к будке:
— Высылайте делегатов… Давай переговоры!
Стояли молча большевики. Никто не тронулся с места. И вдруг выступил Отец, за ним Павел Павлыч. И никто не вздумал удержать — двое через луг ковыляли они на речку. Вот спустились к мостику, перешли, встали на крутом берегу — их в тот же миг окружила гудущая стая. И только видели от будки большевики, как заметались в воздухе кулачищи, как сбили обоих на землю и со зверьим ревом заплясали над телами. Выхватил Станко браунинг, Фрунзе кричал чужим голосом:
— Бежим стрелять. Пока не поздно. Товарищи!
Николай Дианов крепко Фрунзе схватил за рукав:
— Куда побежишь, безумный, — иль не видишь казаков.