Крепко сжат был для удара по Колчаку железный кулак Красной Армии. Фронт почувствовал дыхание свежей силы. Вздрогнул фронт в надежде, в неожиданной радости. Вдруг и неведомо как перестроились смятенные мысли, полки остановились, замерли в трепетном ожидании перемен.
И вот наступили последние дни: Фрунзе повел полки в наступленье».
Переправа через Белую началась ночью.
Первой неслышно погрузилась на зыбкие, скользкие плоты передовая рота Иваново-Вознесенского полка. Перед рассветом весь полк был уже на том берегу. Цепями залегли бойцы в ожидании приказа об атаке, о штурме вражеских окопов. Переправой руководил сам Чапаев. За ивановцами переправлялись Пугачевский, Разинский и Домашкинский полки.
Николай Хлебников со своими артиллеристами ждал приказа начдива открыть орудийный огонь, расчистить дорогу наступающей пехоте.
— Огонь!..
Беспрерывными залпами загремели орудия.
Колчаковцы рванулись из окопов. Тогда поднялся Ивановский полк и двинулся вперед. Артиллерия перенесла огонь по дальней линии, по отступающему противнику.
Пугачевцы шли берегом по реке, огибая крутой дугой неприятельский фланг.
Ивановцы стремительно, без остановки гнали перед собой вражескую цепь и ворвались в прибрежный поселок Нижние Турбаслы.
Здесь остановились. Зарываться дальше было опасно. Надо было ждать подхода других полков. Чапаев быстро стягивал бойцов на том берегу. Он был вездесущ.
Фурманов находился в бригаде Потапова, у железнодорожного моста. Беседовал с бойцами, готовил их к бою.
Началась переправа. На лодках, на плотах, на бревнах плыли бойцы. Впереди на маленьком плотике Фурманов с винтовкой в руках. Рядом на плоту — командир Интернационального полка. Разорвался вражеский снаряд. Плот разнесло в куски. Под неприятельским огнем Фурманов первым соскочил на землю. За ним бойцы. Тут же ложились и Окапывались.
Когда переправилось несколько батальонов, Фурманов поднялся во весь рост:
— Вперед за мной! Ура!
Бойцы бросились за комиссаром в атаку, на штурм вражеских окопов.
Вскоре удалось переправить и четыре броневика. Но они застряли в зыбких колеях, в рыхлом песке побережья. Отброшенные вверх, к городу, колчаковцы пришли в себя и двинулись в контратаку. Выло уже семь часов утра. В четырехчасовом бою иванововознесенцы расстреляли весь запас патронов.
— Ни шагу назад, — кричали командиры, — помнить бойцам: надеяться не на что — сзади река, в резерве только… штык.
Но вражеская контратака развивалась. Ивановцы не выдержали (патронов все не было) и попятились назад.
— Принять атаку в штыки! Нет переправ через реку. Ложись до команды. Жди патронов!..
Враги почувствовали растерянность в рядах чапаевцев.
И в этот момент подскакали всадники, спрыгнули с коней, вбежали в цепь.
— Товарищи! Везут патроны… Вперед, товарищи, вперед!.. Ур-ра!
Ближние узнали и крикнули дальним:
— Фрунзе в цепи! Фрунзе в цепи…
Вмиг все изменилось. Рванулись вперед чапаевцы, в лихом штыковом бою опрокинули и погнали врагов. Бежавший рядом с Фрунзе начальник политотдела армии Тронин упал, раненный в грудь пулей.
Фрунзе продолжал бежать вперед, подбодряя бойцов. Вражеская контратака была сломлена. Ивановны продолжали наступление. Берегом уже гнали повозки с патронами. Ползком, волоча ящики по траве, доставляли их к цепям.
Фрунзе сделал свое дело. Он оставил ивановцев и поспешил к другому полку, к пугачевцам, с которыми шел Фурманов.
Пугачевцы должны были двигаться дальше по берегу, разницы и домашкинцы — в центре, иванововознесенцы — на левом фланге.
Наступление развивалось. Но колчаковцы бросили в бой свои основные силы. Появились в воздухе даже вражеские аэропланы.
Фрунзе хотел снова броситься в схватку. Но Фурманов уговорил его вернуться к переправе и ускорить переброску подкрепления — полков другой дивизии.
Фрунзе помчался к переправе. Вдруг грохнуло над головой, и он вместе с конем ударился оземь. Коня убило наповал. Фрунзе жестоко контузило осколком авиабомбы. С трудом уговорили его отправиться на тот берег. Но и оттуда он продолжал руководить войсками.
Известие о том, что командарм контужен, всколыхнуло бойцов. Атаки следовали одна за другой. На берегу, на переправе, командовал Чапаев. Он был связан с Фрунзе, Фурмановым, Кутяковым, командирами полков, с тылами дивизии.
Много неприятностей принесли вражеские самолеты. Вскоре артиллеристы заставили их скрыться. Но одной из последних пулеметных очередей с аэроплана (и надо же было такому случиться!..) был ранен сам Чапаев. Пуля попала ему в голову, застряла в кости. Тут же на поле боя его оперировали (он не хотел уходить), попытались вынуть пулю, она шесть раз срывалась. Чапаев молча переносил боль. Охватили всю голову тугой белоснежной перевязкой. Сквозь бинты все время сочилась кровь.
Прискакал Фурманов. Настоял на том, чтобы Чапаева увезли в Авдонь, в госпиталь, верстах в двенадцати от Уфы.
Командование дивизией принял Иван Кутяков. Ему помогал Фурманов, появлявшийся в самых опасных местах, ни на миг не покидавший поле боя.
И вот уже орудия Хлебникова подошли к Иваново-Вознесенскому полку и при новом вражеском натиске открыли огонь. С новой силой пошли в атаку бойцы.
Ничего не помогло колчаковцам — ни аэропланы, ни взрыв заминированного моста, ни контратака отборного офицерского каппелевского полка, о которой перебежчик, рабочий уфимского завода, предупредил чалаевцев. Цепями лежали скошенные офицерские батальоны, мчались в панике «непобедимые» каппелевцы (их разгром впоследствии увековечили братья Васильевы в фильме «Чапаев» в сцене психической атаки).
После двухдневного сражения чапаевцы вступили в Уфу.
Прежде всего к тюрьме. Освободить заключенных. И в ту же ночь, когда усталые бойцы дивизии расположились на отдых (об организации этого отдыха тоже позаботился комиссар), Фурманов собирает подпольную уфимскую организацию, членов партии, освобожденных из тюрьмы, помогает организовать Советскую власть. Лучшие здания, освобожденные от белогвардейских штабов, комиссар отдает под детские дома. (Кстати сказать, воспитанником одного такого уфимского детдома оказался впоследствии славный герой Отечественной войны Александр Матросов.)
На другой день Фурманов объезжает полки, поздравляет с победой, рассказывает о событиях на других фронтах, о новых задачах.
«Как только освободили заключенных, всюду расставлены были караулы, по городу — патрули, на окраины — несменяемые посты. Ни грабежей, ни насилий, никаких бесчинств и скандалов — это ведь вошла Красная Армия, скованная дисциплиной (сколько сил положил комиссар на укрепление этой дисциплины! — А. И), пропитанная сознанием революционного долга. В этот же первый день приходили одна за другой делегации от рабочих, от служащих разных учреждений — одни приветствовали, другие благодарили за тишину, за порядок, который установился в городе.
Пришла делегация от еврейской социалистической партии и поведала те ужасы, которые за время колчаковщины вынесло здесь еврейское население, издевательствам и репрессиям не было границ, в тюрьму сажали без всяких причин. Ударить, избить еврея на улице какой-нибудь золотопогонный негодяй считал и лучшим и безнаказанным удовольствием… В тот же день еврейская молодежь начала создавать добровольческий отряд, который влился в ряды Красной Армии…»
…Вечером Анна Никитична уже ставит спектакль. Сама она и режиссер спектакля, и сценарист, и актриса. Зал переполнен бойцами и жителями города. Вступительное слово говорит комиссар В середине его речи вспыхивают аплодисменты. В зале среди бойцов появляется Василий Иванович Чапаев. Голова его вся в белых бинтах. А глаза горят по-молодому, по-чапаевски.