Раздумывая о всей жизни своей, он подводит итоги:
«Жизнь стала проще, работа стала отчетливее и прямее, без хитросплетений, без обходов, без высокопарностей. Красивая эпоха, красивые дни!..»
В Самаре Михаил Васильевич Фрунзе долго расспрашивает Фурманова об Иванове, интересуется мельчайшими подробностями жизни ивановских рабочих, мыслями их, настроениями. А потом, точно захлопнув книгу воспоминаний, сразу переходит к новым задачам.
Впереди Туркестан. Далекий, сложный, неизведанный Туркестан. Страна хлопка. Достал из ящика стола номер газеты «Туркестанский коммунист», показал Фурманову всю подчеркнутую красным карандашом статью — обращение Ленина к коммунистам Туркестана: «Товарищи! Позвольте мне обратиться к вам не в качестве Председателя Совнаркома и Совета Обороны, а в качестве члена партии. Установление правильных отношений с народами Туркестана имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое…»[17]
— Письмо это не случайно, — сказал Фрунзе, — не все в Туркестане складывается благополучно. Были у нас там и большие ошибки. Надо их исправлять. Ленин придает этому значение чрезвычайное. Видишь: «всемирно-историческое значение». Сколько важнейших теоретических мыслей в этом коротком обращении! Видишь: «приложить все усилия к тому, чтобы на примере, делом, установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным и с британским во главе его…»[18] Борьбы беззаветной…
..Новый, двадцатый год встретили весело. Вспомнили о прошлом. Говорили о будущем. И трудности, которые в этом будущем предстояли, казалось, только прибавляли новые силы и энергию. Пели… Конечно же, пели. И любимые песни Фрунзе и любимые чапаевские.
На следующий день Фурманов уже выступил с большим докладом о внутреннем и международном положении на конференции беспартийных красноармейцев. А еще через несколько дней опубликовал в самарской газете «Коммуна» статью «К ликвидации Уральского фронта».
«Высокий духовный облик Фурманова, — вспоминает Лидия Августовна Отмар-Штейн, бывшая тогда совсем юной работницей Политуправления, — прекрасно воплощался во всей его внешности. Внутренний огонь, сверкающий в его темных глазах, готов был в любую минуту прорваться наружу, но в то же время в его глазах, где-то в глубине, светились задумчивость и грусть. Чуть вьющиеся волосы оттеняли высокий лоб, тонкие губы волевого рта придавали лицу выражение силы, но это выражение не было подавляющим…
Черный, военного покроя френч хорошо сидел на стройной, крепкой фигуре. Фурманов был необыкновенно аккуратным человеком. Неряшливость в работе, в одежде никому никогда не прощалась. В период напряженных дней военного мятежа (о нем речь будет впереди. — А. И.), когда «смерть стучала нам по вискам», когда проводились ночи без сна, Фурманов, как всегда, был подтянут и каждый ремешок в его костюме сидел на своем месте… Всегда, всегда его интересовали люди, никогда он не был равнодушно-холодным и безучастным к людям, с которыми работал или сталкивался…»
Наконец штаб Туркестанского фронта во главе с Фрунзе и аппарат Политуправления во главе с Фурмановым начал погрузку на поезда.
«Что нас ждет в этом загадочном, знойном Туркестане?» Сам Владимир Ильич следил за их «путешествием».
Фрунзе телеграфировал Ленину: «6 февраля прибыли в Актюбинск. Условия передвижения неописуемы. Поезд два раза терпел крушение. Дорога в ужасном состоянии. Начиная от Оренбурга все буквально замерзает. На топливо разрушаются станционные постройки, вагоны и прочее. Бедствия усиливаются свирепствующими буранами и заносами. Кроме воинских частей, работать некому, а части раздеты и разуты».
В часы долгих, вынужденных остановок Фурманов обходил вагоны, подбадривал уставших.
Лидия Августовна Отмар-Штейн вспоминает, что не раз приходил он в вагон сотрудников Политуправления.
«По вечерам, при блеклом свете фонарей, собирались мы вокруг Дмитрия Андреевича — и лилась песня. Запевал всегда Фурманов. Как любил он петь! Румянец вспыхивал на лице, глаза блестели. Русский человек во всем, он страстно, всей душой любил русские народные и революционные песни. Поглядывая на жену, говорил:
— Ная, споем!
И они начинали тихо, выбирая для начала какую-нибудь старинную песню, а кончали бурно, обязательно боевой, вроде: «Смело мы в бой пойдем…»
Эмба… Аральское море. Казалинск. Перовск. Бесконечные степи. Камыш. Степной ковыль. Ворота Туркестана. Знойная жара на смену оренбургским и актюбинским холодам.
Ташкент.
В огромный Туркестанский край в то время входили нынешние среднеазиатские республики. По размерам он намного превосходил Европу.
В Средней Азии еще продолжалась гражданская война. На окраинах зверствовали банды белоказаков и басмачей. Вели свою черную работу многочисленные агенты иностранных разведок, большие и маленькие лоуренсы, пробиравшиеся через иранскую и афганскую границы. Они восстанавливали христиан против мусульман, разжигали ненависть узбеков, казахов, киргизов против русских. Большую роль играли многочисленные муллы и баи, не желавшие примириться с потерей земель и богатств своих и организовывавшие всевозможные заговоры против Советской власти.
Национальный вопрос здесь был основным.
— Будем жить, как на вулкане, — сказал Дмитрий Андреевич Нае.
Он сразу понял, что задачи Политуправления фронта значительно выходят за пределы непосредственной работы в воинских частях. Нужно было налаживать здесь всю жизнь.
В очерке «В стране хлопка», который он, по традиции, послал в ивановскую газету, Фурманов писал:
«…Всюду, разумеется, орудует ловкая рука английского империалиста. В большинстве случаев эта работа совершенно не маскируется, идет на виду у целого белого света… Английский империалистический лев, почуяв грозную опасность, затревожился, оскалил зубы, выпустив хищные когти. Маски сброшены, борьба на востоке разгорается в открытую — схватились в мертвой схватке два духа: дух империалистический и дух Советской Республики».
Особенно тревожно было в Семиреченской области, граничившей с Китаем. Совсем недавно здесь были разгромлены Красной Армией белогвардейские отряды генералов Анненкова и Дутова. Остатки белых банд бежали в Китай и, скитаясь в пограничных районах, совершали частые набеги в Семиречье. Между тем сюда из Китая возвращались и тысячи местных жителей, казахов, киргизов, дунган, эмигрировавших в Северный Китай после поражения восстания 1916 года, жестоко подавленного царскими карателями. В свое время земли их были захвачены кулаками. Теперь кулаки распространяли слухи, что Советская власть отнимает землю у всех русских крестьян, чтобы передать ее беженцам. Это сеяло национальную рознь. Баи и муллы, подстрекаемые англо-американскими агентами, призывали киргизов и казахов требовать выселения из Семиречья русских.
Кулаки саботировали проведение в жизнь декрета о земле, открыто выступили против хлебной монополии, стремясь задушить революцию голодом.
Коммунистам Семиречья пришлось вести большую разъяснительную работу по интернациональному сплочению трудящихся Киргизии и Казахстана.
Важность Семиречья как военно-стратегической базы, его близость к Индии и Китаю, откуда через Киргизию шли кратчайшие пути в Ферганскую долину и в Ташкент, природные богатства края объясняли стремление белогвардейцев, а также английских, американских и японских интервентов захватать Семиречье. Особенно большую активность здесь проявляли английские империалисты. Англичане оказывали всемерную финансовую и военную помощь контрреволюционным силам Семиречья, наводняя край своими шпионами, организуя антисоветские заговоры и мятежи, раздувая пламя гражданской войны.