«Кулачье семиреченское притихло, убедившись, как трудно бороться с Советской властью, как дорого обходятся попытки свалить ее с ног».
25 июля Фурманов написал обстоятельный доклад «О верненском мятеже» 31 июля он выступил с полуторачасовой речью на Чрезвычайной выездной сессии Революционного трибунала Туркфронта и три с половиной часа отвечал на вопросы. Речь Фурманова была полностью опубликована в верненской «Правде».
Через три года Фурманов опубликовал в журнале «Пролетарская революция» большую статью «Мятеж в Верном 12–19 июня 1920 года», в которой рассказал подробно и о причинах мятежа и о тактике возглавлявшихся им коммунистов.
А через четыре года писатель Фурманов написал роман «Мятеж».
Еще один этап сложной и бурной жизни Дмитрия Фурманова был пройден. Еще один «университет» был закончен.
Фрунзе вызвал Фурманова в Ташкент.
Расставаясь с товарищами, которые оставались в Верном, Фурманов обещал никогда не забывать их. Расставание с начдивом Иваном Беловым было так же тяжело, как когда-то прощание с Чапаевым.
Друзья-семиреки вручили ему прощальное письмо, проникнутое истинной любовью и дружбой.
«Дорогой товарищ Фурманов, мы, пережившие с вами последние верненские события, работавшие с вами в Семиречье рука об руку, считаем необходимым выразить вам наше товарищеское спасибо за все то, что вы сделали для нас, националов Семиречья… Выразить вам, как неоценимому советскому работнику и честнейшему коммунисту, нашу товарищескую признательность за всю вашу работу, за счастье бедноты Семиречья и торжество справедливости Советской власти»…
8 августа Фурманов прибыл в Ташкент. В тот же день состоялась встреча его с Михаилом Васильевичем Фрунзе.
Разговор их сердечный длился долго. Иваново. Чапаевская дивизия. Семиречье. Было о чем вспомнить, о чем рассказать друг другу.
Фурманов давно уже (еще до Семиречья) просил о переброске на Кавказ, в места, хорошо знакомые ему по дням первой мировой войны. Думал он о работе в печати и о воплощении в жизнь никогда не покидавшей его мечты о литературном творчестве.
Он и в дневнике записал:
«Было огромное желание поработать на поприще литературном. Там, на Кавказе, возможно, буду работать в газете. Все мне советуют обратить побольше внимания на свой литературный дар и принять все меры к его развитию и выявлению вовне. Да я и сам так думаю. Теперь я поглощен обдумыванием месяц тому назад задуманной пьесы под названием «Коммунисты». Общие контуры мне уже ясны, герои налицо, направление и смысл продуманы, внешнюю декоративную сторону также представляю: в форму надо влить содержание. К этому еще не приступил. Итак, я должен работать в области творчества, об этом думаю все последнее время…»
Михаилу Васильевичу Фрунзе не хотелось расставаться с Фурмановым. Он предлагал ему принять снова руководство Политуправлением Туркестанского фронта, рассказывал о предстоящих больших событиях в Бухаре. Но Фурманову удалось убедить своего старшего друга.
Фурманов был откомандирован в распоряжение Реввоенсовета 9-й армии, стоящей на Кубани, в городе Екатеринодаре.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Однако не пришла еще пора для Фурманова заняться вплотную литературным трудом.
Приехав в Екатеринодар, он немедленно явился в Реввоенсовет армии. Членом Реввоенсовета оказался старый знакомый, председатель Кубанского ревкома Ян Васильевич Полуян. Он хорошо знал о боевых делах Фурманова, сердечно принял его и с первых же слов перешел к делу. Оказывается, Фурманова здесь уже ждали, и ему предстояло немедленно включиться в особо важную боевую операцию.
Укрывшиеся в Крыму после разгрома деникинской армии контрреволюционные банды, объединенные под командованием барона Врангеля, стали развивать большую активность. 14 августа на побережье Азовского моря в районе Прнморско-Ах-тырской станицы был высажен крымский десант под командой генерала Улагая.
Врангель рассчитывал, что появление десанта на Кубани вызовет общее восстание казачества. Но большинство казаков уже твердо стояло за Советскую власть. К белогвардейцам примкнули только скрывающиеся на Кубани остатки деникинских частей и незначительная группа кулацкого казачества. Всего до 15 тысяч человек.
Однако, заняв несколько станиц, продвигаясь к Екатеринодару, улагаевцы бесчинствовали, творили немалые беды, дезорганизуя всю жизнь, мешая труду мирного кубанского населения. Реввоенсовет армии решил в качестве одной из мер по ликвидации улагаевских банд бросить в глубокий тыл У лагая красный десант.
Возглавить всю эту боевую операцию было поручено коменданту Екатеринодара, герою гражданской войны, бывшему командующему знаменитой Таманской армией Епифану Иовичу Ковтюху. Десант должен был направиться по рекам Кубани и Протоке к станице Гривенской, где находился штаб Улагая, взять эту станицу и отрезать противнику выход к морю. В распоряжении Ковтюха было полторы тысячи стрелков, эскадрон кавалерии, орудия и пулеметы. Маневр Ковтюха должен был сыграть решающую роль в ликвидации улагаевских банд. Успех этой операции зависел от внезапности и скрытности действий. Опасность, конечно, была велика. В случае неудачи враг прижал бы красноармейцев к реке. Отступать было некуда — кругом неприятельские части.
Комиссаром к Ковтюху и был назначен Дмитрий Андреевич Фурманов.
Получив боевой приказ, Епифан Ковтюх приступил к погрузке боевых частей на пароходы и баржи. О Фурманове, о его предшествующем боевом пути, как рассказывал нам впоследствии Епифан Ковтюх, он ничего не знал.
Во время погрузок к нему явился молодой человек в военной форме, сразу расположивший к себе Ковтюха собранностью своей.
— Я Фурманов, — сказал он. И предъявил предписание: «С получением сего приказываю вам явиться в распоряжение начальника гарнизона и отправиться в тыл противника комиссаром десанта».
Командир и комиссар перебросились несколькими словами, сразу же поняли друг друга, а подробно решили поговорить уже в пути. Знакомый в общих чертах с задачей десанта, Фурманов с ходу включился в боевое дело, отправился в части, на пристань.
У пристани стояли три старых парохода: «Илья Пророк» с баржей, «Благодетель» и «Гайдамак» тоже с трюмными баржами. Происходила погрузка продовольствия, кухонь, орудий, снарядов, патронов.
Руководил погрузкой адъютант Ковтюха Яков Емельянович Гладких, человек молодой и горячий.
Через много лет Яков Емельянович рассказывал мне о том, как впервые он увидел нового комиссара, Фурманова. Рассказывал с обычной своей обстоятельностью, с казачьим юмором. Думаю, что небезынтересно здесь воспроизвести этот рассказ.
«Когда грузили лошадей, то одна норовистая никак не шла по трапу с берега на баржу. Ее тащили бойцы чуть ли не на руках.
Я отпустил в адрес хлопцев какое-то острое по тому времени ругательство.
В это мгновенье кто-то положил мне руку на плечо. Я оглянулся. Передо мной стоял выше среднего роста человек, В гимнастерке, перетянутой поясом. Небольшие усики. Карие большие глаза, розовые щеки. Рядом с ним женщина в гимнастерке, с санитарной сумкой через плечо.
— Ну и ругаетесь же вы отчаянно, молодой человек.
Я смутился. Ведь рядом женщина.
Чтобы как-то справиться со смущением, я, в свою очередь, спросил:
— А как вы, собственно говоря, сюда попали? Это место оцеплено войсками.
Улыбнувшись, незнакомец достал из кармана гимнастерки документ и сказал:
— Я назначен в ваш отряд комиссаром. Моя фамилия Фурманов. А эта вот медсестра, — моя жена. Тоже назначена сюда к вам.
Я почувствовал, что краснею. Фурманов продолжал:
— Вы, пожалуйста, покажите местечко, где бы нам положить вещички. Я вам помогу грузить лошадей.