Во время погрузки Ковтюх находился в штабе 9-й армии у командарма Левандовского. А когда прибыл и заговорил с Фурмановым, то я понял, что они уже виделись. Ковтюх приказал объявить бойцам, что отряд особого назначения по реке Кубани пойдет к линии фронта у станицы Славянской и там получит боевой приказ. Ковтюх представил командирам Дмитрия Андреевича Фурманова и сказал:
— Это тот комиссар, что был комиссаром у Чапаева.
Взошла луна. Первым от пристани отошел «Илья Пророк». За ним «Благодетель» и последним, где находился я, — «Гайдамак».
Дмитрий Андреевич Фурманов перед самым отплытием перешел на «Гайдамака», где его сразу же окружили бойцы и командиры.
Пароходы от пристани отошли с огнями, а за Краснодаром просигналили приказание «Погасить огни». Теперь при лунном свете на реке с интервалами 250–300 метров двигались три темных пятна.
Спустя некоторое время я пошел послушать, про какую «политику» говорит с бойцами наш новый комиссар Фурманов.
На корме пароходика, на разостланном сене сидели и лежали бойцы и командиры. А в центре сидел Дмитрий Андреевич и говорил. Я тихонько подсел и вслушался. Каково же было мое удивление, когда вместо «политики» Фурманов рассказывал сюжет оперы «Пиковая дама».
Рассказывал не торопясь и очень выразительно. Бойцы затаив дыхание слушали. А когда Фурманов рассказал финальную сцену в игорном клубе, тут кто-то из бойцов не выдержал:
— Я так и знав, що проклята ведьма вмишаеця. Надо було Герману карты три раза перекрестить…
А усатый артиллерист заметил:
— Так, значить, и графы в очко гралы?
— То есть? — переспросил Дмитрий Андреевич.
— Так як же! Тройка, семерка и туз. Це ж выходить двадцать одно…
Все засмеялись, и с ними Фурманов».
Как только пароходы отчалили, Ковтюх и Фурманов засели в кают-компании. Командующий десантом подробно посвятил комиссара в план своих действий. Никаких споров у них не возникло. Фурманов интересовался подробностями, задавал немало вопросов. Да и сам о многом рассказал Ковтюху. О Чапаеве. О боевых делах в Семиречье.
Епифан Ковтюх с первого же дня полюбил Фурманова. Он увидел в нем настоящего коммуниста, побывавшего уже в боях, имеющего большой опыт, человека душевного, энергичного и делового.
Стоило только где-нибудь Фурманову появиться, — рассказывал Ковтюх, — поговорить с бойцами, — а говорил он горячо, убедительно, — как такие беседы заканчивались одобрительными приветствиями. Он умел находить тему для разговора, умел находить дорогу к душе каждого человека и производил на всех превосходнейшее впечатление.
Сформированный в течение одного дня десант не имел политического отдела. Фурманов на ходу, в движении, ознакомившись с людьми, сформировал коммунистическую роту и многих товарищей из роты разослал во все подразделения агитаторами, политруками с соответствующими поручениями.
Фурманову, в свою очередь, пришелся по душе Епифан Ковтюх. Чем-то он походил на Чапаева. Но был более сдержан и дисциплинирован. Любовь к Чапаеву никогда не затухала в сердце Фурманова, но и, к Ковтюху за короткие дни совместной работы он привязался крепко и искренне.
Комиссар уже знал о боевой истории Ковтюха, о том, как в 1918–1919 годах он выводил из неприятельского кольца по горам и ущельям свою Таманскую армию. Сейчас не было времени подробно расспрашивать у Ковтюха об этом легендарном походе. Но какие-то детали Фурманов ухитрился записать в свой дневник. Записал и характеристику Ковтюха и портрет его. «Сын небогатого крестьянина из станицы Полтавской, он во время гражданской войны потерял и все то немногое, что имел: хату белые сожгли дотла, имущество разграбили начисто. Всю революцию Ковтюх — под ружьем. Немало заслуг у него позади. Да вот и теперь: Кубань в опасности, надо кому-то кинуться в самое пекло, пробраться во вражий тыл, надо проделать не только смелую — почти безумную операцию. Кого же выбрать? Епифана Ковтюха. У него атлетическая, коренастая фигура, широкая грудь. Большие рыжие усы для того лишь и созданы, чтобы он их щипал и крутил, когда обдумывает дело. А в тревожной обстановке он все время полон мыслями. И в эти минуты уже не говорит — командует. Зорки серые светлые глаза; чуток слухом, крепок, силен и ловок Ковтюх. Он из тех, которым суждено остаться в памяти народной полулегендарными героями. Вокруг его имени уже складываются были и небылицы, его имя присоединяют красные таманцы ко всяким большим событиям. Стоит Ковтюх на берегу и машинально, сам того не замечая, все дергает и дергает широкий рыжий ус..»
И он гордился, Фурманов, что был назначен комиссаром к такому человеку. Ему положительно повезло в жизни. После Чапаева — Ковтюх.
Он делает наброски, портреты и других героев десанта, соратников Ковтюха. Наброски беглые, скоростные. Все это пригодится ему, когда будет писать свою повесть, которую так и назовет: «Красный десант».
А пока что в полной тишине скользят по реке пароходы и баржи.
Двигаться приходится по узкой, почти несудоходной реке, протекающей среди болот, плавней и камышей. Враг и думать не может, что в глубокий тыл его пробираются красноармейцы.
Соблюдены все предосторожности.
Впереди катер-разведчик. Его задача — прощупать, не минирована ли река.
По обе стороны реки, по прибрежным тропам, движутся разведчики, переодетые в офицерскую форму. Их задача особо ответственна — осматривать всю береговую полосу, снимать по пути без шума и выстрела все вражеские посты и дозоры.
Командир разведки — прекрасно знающий местность, опытный вояка Тихон Кондра.
С разведчиками Фурманов провел особую беседу о бдительности. Рассказал о трагической гибели Чапаева, об особом значении десанта.
Связь с разведкой и Ковтюх и Фурманов держали беспрерывно. А на некоторых этапах движения, в особо опасных местах, Фурманов и сам двигался с разведчиками.
Когда пароходы прошли линию фронта, Фурманов на моторке объехал все суда, побеседовал с бойцами, рассказал о задачах всей проводимой операции.
На рассвете, в густом тумане, высадились неподалеку от станицы Гривенской (Ново-Нижестеблиевской).
Тронулись вперед. Впереди — конные разведчики. С разведчиками Ковтюх и Фурманов. На плечах у них поблескивают погоны.
Вот уже и окраина станицы. Неожиданно из станицы выезжает группа всадников. Резкий окрик:
— Кто идет?
Ковтюх спокойно отвечает:
— Подполковник Григорьев с разъездом. С кем имею честь?
— Дежурный по гарнизону поручик Федоров.
Почти без звука поручик и его конники были разоружены. Пленных отправили на баржи.
Красноармейцы ворвались в станицу. Захваченные было врасплох белые попытались организовать сопротивление в центре станицы, у церкви. Придя в себя, они перешли в контратаку. Белые части подходили со всех сторон. Численно они значительно превосходили красноармейцев. Против тысячи двухсот человек — около шести тысяч. Положение становилось все более опасным. Красный отряд нес большие потери. Раненых отправляли на баржи. Там в каютах были и перевязочная и операционная. Там трудились фельдшер Стефан Павленко и медсестры Агафья Ковтюх и Анна Фурманова.
Основные силы белогвардейцев были брошены против идущей в авангарде коммунистической роты. На помощь роте бросились Ковтюх и Фурманов с двумя десятками конников. Многие погибли. Фурманов был контужен, но остался в строю. Бросок кавалеристов, личный пример командира и комиссара сыграли свою роль. Подошло подкрепление, и контратака была отбита.
После тяжелого двухсуточного боя улагаевцы были разгромлены. Белогвардейцы разбегались, бросая оружие. Значительная группа противника пыталась перебраться вплавь на левый берег Протоки. Многие утонули, а те, кто достигал левого берега, уничтожались красноармейской засадой, высланной еще до атаки станицы.
К пароходам и баржам, подведенным вплотную к станице, начали подводить пленных и подвозить трофеи. Всего было взято в плен около тысячи пятисот человек. Среди них сорок офицеров и генералов. Попал в плен и весь штаб генерала Улагая во главе с начальником штаба генералом Караваевым. Самого Улагая захватить не удалось, так как он накануне уехал в ставку Врангеля.