Но слишком много опасностей подстерегают революционное правительство внутри и вне страны, слишком зыбка коалиция интересов, на которую опирается якобинский блок, слишком велик страх сторонников Неподкупного и чересчур туманны перспективы дальнейшего развития событий. И в результате вождей монтаньяров охватывает опасный соблазн — найти «всеобщее примиряющее средство, держащее в подчинении, подавляющее возможные разногласия, создающее внешнее единство. Таким средством мог быть только страх, ужас… «террор»{137}. Именно таким «универсальным» средством от всех бед сочли террор левые (эбертисты). «С гильотиной, — уверял Эбер, — мы заставим протянуть лапки скупщиков. С гильотиной мы заставим вытянуть из погребов всю звонкую монету, которую зарыли спекулянты. С гильотиной мы принудим богачей опорожнить свои сундуки. С гильотиной пойдет… черт возьми, и республика восторжествует»{138}. «Свободу, — исступленно твердит Робеспьер, — можно утвердить, только срубая головы негодяев»{139}. «… Мы уничтожим всех негодяев, потому что за нами вся мощь народа, желающего свободы», — вторит ему Кутон{140}.
Революция начинает двигаться по порочному кругу. Террор — порождает страх, а страх подталкивает отчаявшихся изгоев к попыткам ниспровергнуть якобинскую диктатуру. Эти попытки, хотя далеко не все из них представляли реальную угрозу Республике, в свою очередь приводят к новым казням, новым эксцессам террора[19].
Зима 1794 года. В Париже нарастает политическая напряженность. Дантонисты[20] и эбертисты[21] подвергают нападкам политику революционного правительства. Оно переходит в наступление. «Внутренние враги французского народа разделились на две враждебные партии, как на два отряда армии, — говорит Робеспьер, выступая в Конвенте 17 плювиоза II года (5 февраля 1794 г.). — Они двигаются под знаменами различных цветов и по разным дорогам, но они двигаются к одной цели: эта цель — дезорганизация народного представительства, гибель Конвента, т. е. торжество тирании. Одна из этих двух партий толкает нас к слабости, другая — к крайним мерам; одна хочет превратить свободу в вакханку, другая — в проститутку»{141}.
Фуше попадает в затруднительное положение. Во многом ориентируясь в своей деятельности на Коммуну и на эбертистов[22], он тем самым связывает себя с ними. Это приводит к новому обострению в отношениях Фуше и Робеспьера. Друзья Неподкупного посылают в Париж письма, обвиняющие проконсула в преследовании патриотов. Робеспьер в Якобинском клубе произносит речи, где повторяет выдвинутые против Фуше обвинения. Гражданин Жозеф наносит ответный удар, закрыв 26 марта Якобинский клуб в Лионе под предлогом того, что там собирается «толпа людей… желающих заменить правительственную власть анархизмом и федерализмом…»{142}. Это не проходит для него даром. 30 марта 1794 г. курьер Комитета общественного спасения привозит Фуше приказ, которым отменяются все распоряжения проконсула по поводу Якобинского клуба, а сам он вызывается для отчета в Париж; приказ об отзыве Фуше написан лично Робеспьером. Жозеф немедленно отправляется в столицу, не забыв, впрочем, «отблагодарить» своих ближайших подручных. Покидая Лион, он отдает распоряжение о казни палача и его помощника{143}.
К апрелю 1794 года «кровавый счет», открытый Фуше в Лионе, достигает цифры 1667 человек{144}.
Фуше возвращается в Париж 5 апреля 1794 г. — в день, когда Дантон и его сторонники поднимаются на эшафот. 8 апреля он отчитывается о своей деятельности в Лионе перед членами Якобинского клуба, заявив, что он действовал честно, но твердо. Когда кто-то из членов клуба хочет выступить против Фуше, Робеспьер останавливает его и лаже слегка хвалит представителя народа за его «неполный»(?!) отчет{145}. Правда, во время личной встречи с Жозефом Максимилиан не стал лукавить. «Я присутствовала при разговоре, — вспоминает Шарлотта Робеспьер, — который Фуше имел с Робеспьером по возвращении из Лиона. Мой брат потребовал у него отчета в крови, которую тот пролил, и упрекал его за его поведение в таких сильных выражениях, что Фуше был бледен и весь дрожал. Он бормотал какие-то извинения, сваливая все свои жестокости на исключительность положения. Робеспьер ответил ему, что ничто не может оправдать жестокостей, в которых он повинен, что если люди действительно восстали против Национального конвента, то это еще не давало основания для массового расстрела безоружных врагов. С этого дня, — замечает сестра Неподкупного, — Фуше сделался самым непримиримым врагом моего брата и примкнул к группе, которая замышляла его падение»{146}. Тем не менее для Фуше наступает временное затишье. 13 апреля казнен «друг» Жозефа Шометт. Характеризуя ситуацию, сложившуюся в Париже весной-летом 1794 г., Фуше писал: «Гильотина была единственным орудием правительства, подозрительность и недоверчивость терзали сердце каждого; ужас господствовал надо всеми. Только один-единственный человек в Конвенте, казалось, пользовался непоколебимой популярностью: это был Робеспьер, полный гордыни и хитрости; завистливое, злобное, мстительное создание, которое никогда не могло насытиться кровью своих коллег и которое благодаря своим способностям, постоянству… ясности ума и упрямству характера возобладало над самыми опасными обстоятельствами. Воспользовавшись своим первенствующим положением в Комитете общественного спасения, он открыто устремился к тирании…»{147}.
Робеспьер, приводящий гильотину в действие.
Современная карикатура
Фуше чувствовал, что недалек тот час, когда «друг Максимилиан» сведет с ним старые счеты, и решает опередить события. Исподволь, тайно он начинает плести заговор, который должен устранить «тирана». Фуше вовлек в заговор атеиста и террориста Дюмона, друга Дантона — Лежандра, Дюбуа-Крансе — одного из авторов знаменитой «амальгамы»[23], драматурга и поэта М.-Ж. Шенье, юриста Дону, Бурдона из Уазы, Билло-Варенна. Принимая депутацию неверских якобинцев в качестве председателя Якобинского клуба, которым он был избран 18 прериаля II года Республики (6 июня 1794 г.), Фуше внезапно «вспомнил» Брута, говоря, что тот выразил уважение, достойное Верховного Существа[24], погрузив кинжал в сердце того, кто злоумышлял против свободы своей страны!»{148}. Робеспьер оценил этот исторический экскурс. Он заинтересовался так называемым неверским делом, и так как г. Невер был одним из центров «контрреволюционной» деятельности Шометта, попросил Фуше высказаться по этому поводу. Робеспьер явно хотел выставить Фуше подручным бывшего прокурора Коммуны. Фуше заметался, почувствовав западню; теперь, когда Шометта уже нет в живых, «палач Лиона» «мужественно» именует его «чудовищем» и «извергом». Он пытается отделаться торопливыми, незначительными «дополнениями», заявив попутно, что он никогда не видел Шометта иначе как на людях; кроме того, тогда в Невере Шометт считался (!) защитником свободы{149}. На этот раз Жозефу удается уйти из-под удара. Вскоре список заговорщиков пополнился новыми именами. К Фуше примкнули экс-комиссары: Тальен, Баррас, Фрерон, совершившие в Бордо и в Тулоне то же, что Фуше с Колло — в Лионе. Жозеф находит наилучший способ сплотить заговорщиков, побудить их к активным действиям, напугав новых «Брутов» до полусмерти. Всюду, где он бывает, с его бледных, тонких губ срывается зловещая фраза: «Завтра вы погибните, если не погибнет он» (Робеспьер){150}. «Страх так наэлектризовал их, — писал по поводу термидорианских заговорщиков Альбер Сорель, — что у них явилось нечто вроде храбрости»{151}. Больше всего Фуше удается «застращать» Тальена. Страх Тальена столь велик, что он готов поразить кинжалом «будущего диктатора» в стенах самого Конвента. Однако Фуше не устраивает этот «единичный» успех. Он даже вынужден уговаривать «усмирителя Тулона» отказаться от этой «изолированной акции, которая покончит с человеком, но сохранит систему»{152}.
19
По поводу якобинского террора в отечественной историографии в разное время высказывались разные точки зрения. От безусловного оправдания террора (см. например: Гладилин А. Т. Евангелие от Робеспьера. М., 1970. С. 246, 295) до безусловного его осуждения (см.: Молчанов H. Н. Монтаньяры. М., 1989. С. 427, 470 и др.). Очевидно, что та и другая точки зрения далеки от истины. Истина, как это часто бывает, по-видимому, находится где-то посередине этих двух крайних позиций. В 1793 г., особенно летом и осенью, террор, бесспорно, сыграл свою роль в обретении победы над внешним врагом и в подавлении вандейского восстания. Но террор весны — лета 1794 г. — это уже в какой-то степени неподвластный его «изобретателям» процесс. Террор «образца» 94-го года превратился во все-разрушающую стихию, поглотившую, в конце концов, Робеспьера и его сторонников. Кстати, террор возник отнюдь не сам по себе. Это была продуманная, четко спланированная и последовательно проводимая якобинцами политика. Так, выступая с докладом о принципах революционного правительства 5 нивоза II года (23 декабря 1793 г.), Робеспьер сказал: «Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам покровительство — нации, а врагам народа должно нести только смерть» (Робеспьер М. Избранные произведения: В трех томах. М., 1965. Т. 3. С. 91).
20
Дантонисты — политическая группировка в Конвенте, возглавлявшаяся Жоржем Жаком Дантоном, требовавшая отказа от политики террора, максимума (принудительной таксации цен), введения свободы печати и создания «комитета милосердия». Выступила с резкой критикой робеспьеровского Комитета общественного спасения. 30 марта 1794 г. ее руководители были арестованы, а 5 апреля казнены.
21
Эбертисты — группировка левых якобинцев, выражавшая интересы городской бедноты, лидером которой был Жак Эбер, издатель популярной газеты «Отец Дюшен». Эбер и его ближайшие сторонники были казнены 24 марта 1794 г. после неудачной попытки поднять восстание с целью чистки Конвента от «умеренных».
22
Жан Жорес прямо на это указывал: «Со свойственной ему (Фуше) беспредельной тактической гибкостью… он хотел угодить Парижской коммуне, которая издали казалась более сильной, чем была в действительности… он хотел приобрести полезное для него расположение Шометта» (Жорес Ж. Социалистическая история французской революции. М., 1983. Т. 6. С. 294).
23
Слияние одного линейного и двух волонтерских батальонов в полубригаду (полк). Эта мера была декретирована Конвентом 24 февраля 1793 г. (Дживелегов А. К. Армия Великой французской революции и ее вожди. Исторический очерк. М.-П., 1923. С. 78–79).
24
Культ Верховного Существа Робеспьер пытался ввести в стране в начале июня 1794 года, как своеобразную альтернативу христианской религии и атеизму одновременно.