Именно в это время, в конце 1794 — начале 1795 г., происходит невероятное, на первый взгляд, сближение Фуше с Гракхом Бабёфом. Сохранились письма «Трибуна народа» к Фуше, но не найдено пока ни единого письма Фуше к Бабёфу. Такого рода переписка, когда известны письма только одного из корреспондентов, напоминают улицу с односторонним движением, при котором едущий отчетливо видит только одну сторону дороги. Тем не менее какой-то материал такая переписка все же дает. Из писем Бабёфа очевидно, что он считает Фуше монтаньяром, борцом против термидорианских реакционеров. «Трибун народа» почтительно называет Фуше другом и выказывает опасение, не оказался ли он под ударом, после поражения жер-минальского народного восстания[25] в Париже{172}.
Союз Фуше с Бабёфом, несомненно, существует: он объясняется стремлением последнего «связаться с людьми, известными своими крайне левыми убеждениями и республиканской решительностью»{173}. Для Фуше, в свою очередь, Бабёф является ценным партнером, так как его газета «Трибун народа» уже приобрела политический вес и может быть мощным оружием в борьбе против обнаглевшей реакции. По мнению Луи Мадлена, Фуше вступил в связь с Бабёфом «для того, чтобы направлять его атаки против реакционеров»{174}. Не вызывает сомнений, что Фуше каким-то образом принимал участие в издании газеты Бабёфа. Скорее всего, как своеобразный редактор, к мнению которого Бабёф был склонен прислушиваться{175}.
То, что Фуше установил контакты с Бабёфом, замечают на термидорианском «Олимпе». Один из вождей термидорианцев Тальен, которого Бабёф с едкой иронией величает «князем», заявляет в Конвенте 29 января 1795 г.: «Этот человек (Бабёф) является только манекеном, выдвинутым вперед, но здесь, — замечает он, — находится человек, который с ним говорил, у которого была корректура произведения Бабёфа, исправленная им собственноручно (с места: «Назови его»). Это — Фуше»{176}.
«Дружба» Фуше с Бабёфом обрывается столь же внезапно, как внезапно она началась. Им не по пути. В 35-м номере «Трибуна народа», опубликованном 17 брюмера IV года Республики (8 ноября 1795 г.) Г. Бабёф дает самую первую и, возможно, самую точную характеристику своего недавнего союзника: «Ты, — обращается он к Фуше, — в сношениях и с теми кто за, и с теми, кто против. Ты вкрадываешься во все партии. Ты не высказывался в моменты опасности. Ты удержался на поверхности при всех проскрипциях и только иногда делал вид, что тебя преследуют: люди не знают, что о тебе думать»{177}. Но эта характеристика появится позже. А тогда, весной 1795 г., кампания против «убийц» достигла апогея. В прериальские дни 1795 г.[26], после подавления народного выступления в Париже, террористов преследуют с особой настойчивостью. В эти дни во дворе Тюильри с Фуше столкнулся Гид де Невилль — молодой роялист, «один из представителей тогдашней золотой молодежи»{178}. Невилль знал Жозефа еще со времен ньеврской миссии. Он был изумлен переменой во внешности экспроконсула — его удивил подавленный вид и затравленный взгляд Фуше, но еще более, очевидно, его удивила та горячность, с какой бывший «представитель в миссии» пытался оправдать свою деятельность в Невере. В заключение разговора с Невиллем Фуше сказал, что теперь следует «воздвигнуть гильотину для всех тех, кто так бесчеловечно обманывал (народ) в своем департаменте!»{179}. Смятенный вид Фуше объяснялся тем, что вполне реальной возможностью стала для него Кайенна, куда четырьмя месяцами ранее были сосланы его бывшие коллеги Колло д’Эрбуа и Билло-Варенн.
9 августа 1795 г. Конвент обсуждал деятельность Фуше в Лионе. Его защищал Лежандр и «не помнящий зла» Тальен. При этом главным аргументом в пользу реабилитации Фуше адвокаты лионского проконсула называли то, что он первым открыл атаку на «тирана». Буасси д’Англа, один из лидеров «правых», заявил в ответ, что «Фуше совсем не участвовал в событиях 9 термидора: этот день слишком прекрасен, чтобы быть обесчещенным его помощью»{180}. Вслед за тем Конвент принял решение об аресте 6 бывших монтаньяров; среди фамилий осужденных значилась и фамилия «героя 9 термидора»{181}. Но он вновь исчез, и тюрьма его миновала. Фуше исключили из состава Конвента: «почти год я был жертвой всех видов оскорблений и отвратительных гонений…» — писал Жозеф в своих мемуарах{182}. «Фуше лишился всего: своего положения, своего состояния и славы, всего, кроме жизни и своей верной Бон-Жан»{183}.
Роялистский мятеж 13 вандемьера (9 октября) 1795 г. вновь резко качнул термидорианский Конвент влево. «Охота на убийц» сменилась преследованием сторонников монархии. 4 брюмера (25 октября) 1795 г. на своем последнем заседании Конвент амнистировал осужденных ранее депутатов. В число амнистированных попал и Жозеф{184}. Как образно выразился он сам: «Пушки вандемьера… в какой то мере вернули мне свободу и честь…»{185}.
Во Франции установился режим Директории[27]. «Эпоха Директории была временем господства над Францией людей умственно и нравственно ничтожных, у которых не было и той веры в революционные идеалы, которая могла до некоторой степени служить, если не моральным, то хотя бы историческим, оправданием власти якобинцев. Директория была… властью людей мелких и более или менее темных личностей, вынесенных на поверхность мутной волной революционного процесса…»{186}.
«Годы нищеты»{187} для Жозефа Фуше остались позади. В этих условиях Фуше не только смог, наконец, покинуть свое убежище, но и получил должность правительственного агента из рук директора Барраса.
Баррас
Поль Франсуа Жан Николя Баррас[28] — потомок старинного, но небогатого дворянского рода из Прованса, — являл собой ярчайший тип политического деятеля эпохи заката Революции. В лице этого экстравагантного авантюриста и прирожденного хищника воплотились все самые омерзительные черты «героев 9 термидора»: наглая бравада, неуемное стяжательство, тщеславие нувориша, стремящегося выставить украденное напоказ, суровость по отношению к слабым, трусливое приспособленчество в отношении сильных, полнейшая нравственная развращенность, заставлявшая многих вспоминать об «эпохе регентства»[29], цинизм и самолюбование. Пожалуй, лучшую характеристику Баррасу дал Альбер Сорель: «Он, — писал Сорель о Баррасе, — благовоспитанный человек с приличными манерами, весьма решительного характера, жесткий, одинаково способный на всякого рода coup d’état[30], готовый похитить государя, разграбить монастырь, завоевать колонию, подавить восстание, разогнать собрание, смотря по интересу минуты… соединяя всю испорченность старого порядка со всем цинизмом революции, жизнь его представляет как бы разыгрываемый на сцене реалистов роман конца века, развратный, похотливый, кровожадный, в роскошном переплете и с гнусными иллюстрациями»{188}. Современники вполне обоснованно считали этого «решительного человека»{189}способным на любую низость. Среди политических пигмеев времен Директории он в этом отношении даже выделялся, как самая крупная фигура государственного деятеля. Из всех жизненных приоритетов главными для Барраса были богатство и власть. Причем и то и другое можно и нужно было обрести любыми способами, не останавливаясь перед предательством, вымогательством, обманом, интригами, грабежом и банальным воровством. Но и власть Баррасу нужна была лишь потому, что, обладая ею, он мог иметь сколько угодно денег. Под стать Баррасу был его близкий товарищ и соратник Фрерон. «Путешествуя однажды вместе с Фрероном, Баррас «потерял» как-то 800 тысяч ливров казенных денег, причем в ответ на запрос по этому делу оба объяснили, что их карета по несчастной случайности опрокинулась в болото, где потонул безвозвратно портфель с казенными деньгами»{190}.
25
Жерминальское народное восстание — первое после переворота 9 термидора народное восстание в Париже, вспыхнувшее 12 жерминаля III года республики (1 апреля 1795 г.). Восставшие (городская беднота, ремесленники и рабочие парижских предместий) двинулись к Конвенту с требованием введения якобинской конституции 1793 г., освобождения арестованных демократов и борьбы с продовольственной спекуляцией. 13 жерминаля восстание было подавлено.
26
Т. е. в конце мая — начале июня, после разгрома народного восстания 1–4 прериаля III года Республики (20–23 мая 1795 г.), подавленного термидорианским Конвентом. Во время этого восстания народ требовал хлеба и восстановления демократической якобинской конституции 1793 года.
27
Правительство Французской республики, созданное на основе Конституции III года (4 ноября 1795 г.). Директория состояла из пяти членов (директоров), избиравшихся Советом пятисот и Советом старейшин; каждый год один из членов Директории выбывал по жребию и подлежал замене путем выборов. Как и правительство термидорианского Конвента, Директория выражала интересы крупной буржуазии, преимущественно «новых богачей», нажившихся на продовольственных и земельных спекуляциях, а также на поставках для армии.
28
Баррас — по словам Ф. Кирхейзена, Баррас «разыгрывал из себя властелина, чуть ли не короля Директории». «Он был высокого роста, сильный, крупный, прекрасно сложен, — читаем мы в мемуарах Ла Ревелье-ра-Лепо, — с благородными чертами лица, но на последних лежал всегда отпечаток жестокости и гордости. Он был мрачен и редко улыбался… У него были дурные привычки и ему недоставало изящества. Несмотря на его красивую внешность и мужественное лицо, ему недоставало достоинства и всегда в своем поведении он обнаруживал самую ординарную вульгарность, встречающуюся — лишь в дурном обществе». (Кирхейзен Ф. Наполеон Первый. Его жизнь и его время. М., 1997. С. 210).
29
Имеется в виду период французской истории с 1715 по 1723 г., когда после смерти Людовика XIV, в годы малолетства Людовика XV, правительство возглавлял регент герцог Филипп Орлеанский. Это время отличалось крайней развращенностью, которая резко контрастировала с пуританскими нравами конца царствования «Короля-солнца».