Король Людовик XV
Придворные разных рангов дружно разворовывали государственную казну. Однажды, на охоте, Людовик XV спросил у герцога Шуазеля, бывшего поблизости, сколько, он думает, стоит коляска, на которой они едут. Шуазель ответил, что он, пожалуй, мог бы приобрести ее себе за 5–6 тысяч ливров, но «ваше величество, расплачиваясь по-королевски, должны заплатить тысяч восемь». — «Вы далеки от истины, — возразил король, — эта коляска мне обошлась в 30 тысяч франков… Крадут у меня чудовищно, но средств против этого нет никаких»{25}. Занятием «государственной важности» стали «баталии» за зеленым сукном ломберных столиков.
Светское общество было поглощено азартными карточными играми, длившимися до 4–5 часов утра. «Г-н де Шенонсо в одну ночь проиграл 800 000 ливров. Герцог де Лозен в 26 лет истратил капитал, приносящий 100 000 экю дохода, и задолжал более 2 миллионов»{26}. «Быть игроком, — говорил Монтескье, — это своего рода общественное положение. Оно заменяет благородство происхождения, состояние, честность». И, конечно, вечной проблемой, отнимавшей много времени и еще больше средств у великосветских львиц, была мода: «прямо-таки невозможно представить себе, во что обходится человеку одеть жену по моде»{27}, — писал современник.
Утонченные красавицы-аристократки изящно скучали. «У г-жи де Рошфор спросили, хочет ли опа узнать будущее. «Нет, — ответила она, — оно слишком похоже па прошлое»…{28}
В гол, когда Жозефу исполнилось пять лет, началось последнее десятилетие царствования Людовика XV, вероятно, самого бездарного и самого бесславного в истории королевской Франции. Самовлюбленный сластолюбец, разменявший шестой десяток, ничтожный «маркиз Плясун» олицетворял тогда тысячелетнюю французскую монархию. Великолепная мишень для бесчисленных острот. «Аббат де Кане заявил как-то, что Людовик XV просто обязан назначить пенсион Каюзаку[6]. «Почему?» — «Да потому, что, пока жив Каюзак, король еще не самый презренный человек в своей стране»{29}.
Прошло еще четыре года. Девятилетний Жозеф был отдан для обучения в Ораторианскую школу в Нанте. О времени, проведенном там, сам он напишет поразительно мало: «Я воспитывался среди отцов-ораторианцев… я стал членом этого коллежа… я посвятил себя учительской профессии…». Вот, практически, все, что можно «извлечь» по этому поводу из его мемуаров. В школе Жозеф проявил большой интерес к точным наукам, особенно к математике{30}. Учился он, судя по всему, неплохо, «можно, по крайней мере, утверждать, — не без самодовольства вспоминал он, — что я никогда не был ни невеждой, ни глупцом…»{31}. Со своими школьными товарищами Фуше сошелся очень быстро. Соученикам Жозефа импонировал бойкий и насмешливый ум их однокашника. Общительный, веселый, остроумный, с подвижным лицом мима, он был душой шумных школярских сборищ. Учителя же относились к Жозефу-младшему с немалой подозрительностью, и повинна в этом была не только непоседливость их воспитанника. Фуше, о ужас, совершенно не интересовался столь почитаемой в коллеже латынью и даже не скрывал этого!
Вполне возможно, что в родном Нанте, в степах Ораторианского коллежа Фуше познакомился с сочинениями французских просветителей Вольтера и Руссо, как об этом, в частности, пишет автор его прижизненной биографии, правда, без каких-либо ссылок на источник своей информации»{32}. Вопрос о том, насколько Фуше был знаком с великой литературой Просвещения[7], весьма важен. Под влиянием идей «гражданина Женевы»[8] и «Фернейского отшельника»[9], этого, по выражению Бальзака, «Бога французского неверия», сформировалось целое поколение. Многие молодые французы, воспитанные па книгах Руссо, Вольтера, Дидро, всей славной когорты просветителей, стали впоследствии трибунами Революции, ее генералами, ее пылкими прозелитами. Фуше, и это можно сказать с большой долей уверенности, прочитал немало книг «властителей дум». Какой след они оставили в душе Жозефа? Увы, на этот вопрос нельзя найти ответ, как нельзя его найти и на множество других вопросов, связанных с жизнью этого человека. Можно лишь строить догадки по этому поводу. Впрочем, будущая деятельность грозного комиссара Конвента, гражданина Фуше в 1793—94 гг. с очевидностью свидетельствовала о том, что ораторианец Жозеф был внимательным читателем Жан-Жака, надолго запомнившим описание нравов Древней Спарты а lа Руссо: «В Спарте девочки упражнялись, подобно мальчикам, в военных играх, — читал он в «Эмиле». — … Девушки нередко появлялись в общественных местах, не вместе с юношами, но отдельными группами. Почти на каждом празднестве, на каждой общественной церемонии можно было видеть целый рой молодых девушек, дочерей наиболее знатных граждан; увенчанные цветами, они распевали хором гимны, исполняли пляски, несли корзины, вазы, приношения; это зрелище производило чарующее впечатление…»{33}. Что-то очень и очень похожее много лет спустя будет происходить на улицах и площадях городка Мулен, где главным «постановщиком» античных мизансцен явится… «представитель народа» Жозеф Фуше.
А пока маленький ораторианец корпит над книгами, упорно постигая строго отмеренную наставниками премудрость. На каникулы он уезжает в Ла Пеллерен, подальше от сутолоки города-порта, туда, где, затерявшись среди виноградников, в низовьях Луары, находится поместье его отца. Незаметно проходит детство, наступает отрочество. В канун того дня, когда Жозефу должно исполниться пятнадцать лет, в Версале умирает старый король Людовик XV. Незадолго до смерти он неожиданно для всех, а возможно, и для самого себя признается наследнику Людовику Огюсту: «Я плохо правил страной и плохо распоряжался, что объясняется моей бесталанностью и плохими помощниками»{34}.
Тело монарха, еще до его кончины превратившееся в смердящую массу (Людовик XV умер, подхватив оспу у одной юной особы), хоронят с неприличной поспешностью в древней усыпальнице французских королей — аббатстве Сен-Дени. Общественное мнение откликается на смерть старого волокиты язвительными эпитафиями:
С 10 мая 1774 года во Франции наступает новое царствование. Христианнейшим королем Франции и Наварры становится внук покойного монарха Людовик XVI. В свои неполные двадцать лет, нс в меру тучный, близорукий и неуклюжий, он, как уверял один придворный фат, походил скорее на слесаря{36}, чем на государя могущественнейшей монархии в Европе. Но простому народу нет до этого никакого дела. Он искренне верит в то, что в его жизни наступят лучшие времена. «Король умер! Да здравствует король!» «Никогда начало какого-либо царствования не вызывало более единодушных проявлений любви и привязанности»{37}, — вспоминала современница.
Король Людовик XVI
Но если в масштабе всей Франции перемены лишь ожидались, то в жизни Фуше они уже произошли. Годы учебы в Нантском коллеже остались позади.
Юный Фуше окончил школу, и отец Дюриф, директор Ораторианского коллежа, посоветовал капитану Жозефу направить сына для дальнейшего обучения в Париж. У молодого человека, по его мнению, была явная склонность к учению. Из Жозефа, уверял он, может выйти настоящий ученый, правда, уточнял почтенный наставник, в достаточно узкой области знаний{38}. Капитан ничего не имел против, и Фуше-младший очень скоро очутился в столице.
7
Литература XVII–XVIII вв., выражавшая настроения европейской буржуазии в период подготовки и проведения буржуазных революций XVII–XVIII вв. Идеологи буржуазии, выступая против феодализма и католической церкви, ратовали за торжество разума, просвещения, науки и требовали установления нового общественного строя — «царства разума».
8
Имеется в виду один из выдающихся деятелей эпохи Просвещения Жан-Жак Руссо (1712–1778) — просветитель, философ, педагог, писатель и композитор.
9
Прозвище, которое современники дали великому французскому писателю, крупнейшему деятелю французского Просвещения XVIII в. — Вольтеру (1694–1778).