Ко времени второй миссии относятся мероприятия Фуше, известные под названием дехристианизаторских{107}. Теперь уже ни у кого не вызывает сомнения, что комплекс мер, направленный против католической религии и церкви, был порожден жестокой классовой борьбой во Франции, необходимостью сокрушения церкви, играющей на руку контрреволюционерам. Антиклерикальные мероприятия были вызваны обстановкой военного времени. Деятельность Фуше на этом поприте преследовала вполне конкретные, земные пели. Лишая католицизм ореола святости, противопоставляя ему «культ Республики и естественной морали»{108}, Фуше выбивал из рук реакционеров мощное идеологическое оружие. Попутно конфискация драгоценностей, которыми владела церковь, отнимала у контрреволюционеров важный источник средств для борьбы против Республики и одновременно давала деньги революционному правительству Франции. В брюмере II года (октябре — ноябре 1793 г.) один из номеров «Монитера» сообщил о том, что «Фуше из Нанта, представитель народа в департаменте Ньевр, отправил Конвенту 1091 монету золотом и драгоценности из числа церковной утвари»{109}.
Разумеется, как и всякий демагог, Фуше придавал огромное значение чисто внешней стороне своих дехристианизаторских мероприятий. Так, по его декрету от 9 октября 1793 г., в городах департамента началось уничтожение крестов, статуй святых, предметов религиозного культа. Проконсул ввел новый гражданский обряд похорон, когда тело покойника облекали в саван с изображением фигуры сна, а над кладбищенскими воротами было приказано сделать надпись: «Смерть — это вечный сон!»{110}. Для «искоренения суеверия» Фуше распорядился о том, чтобы в течение одного месяца все священники нашли себе подруг жизни, усыновили ребенка или взяли к себе в дом на иждивение престарелого человека. Отказавшиеся от «естественных уз» теряли свое место и пенсии. Это предложение от 25 сентября 1793 г. сам Фуше характеризовал как меру, направленную на возвращение священников «к чистоте принципов ранней церкви»{111}. В борьбе против духовенства Фуше использует весь богатый арсенал средств, накопленный столетиями атеистической пропаганды. Он — инициатор устройства маскарадов, шумных народных гуляний, во время которых ослов облачают в епископские ризы, глумятся над предметами религиозного культа. Местом дехристианизаторских мероприятий избираются кладбища. Фуше стремится подвергнуть религию осмеянию. Если католики, полагает он, утратят веру в чудесную силу, приписываемую церковному ритуалу, — политическая сила священства иссякнет{112}.
В кратчайший срок религии и церкви был нанесен ощутимый удар. Фуше с гордостью рапортовал Конвенту: «Священники и их идолы заключены в храмах…»{113}. В послании к Комитету общественного спасения от 22 вандемьера II года (13 октября 1793 г.) он даже пишет о том, что «фанатизм поражен насмерть…»{114}. Дехристианизаторскую деятельность Фуше горячо поддержали Шометт и Эбер{115}. Особенно восторгался успехами гражданина Жозефа в борьбе с суеверием прокурор Коммуны Парижа Анаксагор Шометт, посетивший Невер 18 сентября 1793 г. По его словам, Фуше «совершил… чудеса… Почтение к старости, уважение к страданию, усиление производства боевых припасов, арест подозрительных лиц, примерное наказание преступлений, преследование и арест скупщиков — таков краткий итог работ народного представителя Фуше…», — заключает свой панегирик ньеврскому проконсулу прокурор парижской Коммуны{116}. Много позже, уже став министром полиции Бонапарта, Фуше будет тщательно выискивать и уничтожать свидетельства своей «популярности», наподобие отзыва Шометта{117}, а сейчас «политический капитал», нажитый Жозефом Фуше, делает его заметной фигурой среди монтаньяров. Когда в Комитете общественного спасения решается вопрос о том, кого отправить в качестве комиссара в только что занятый республиканскими войсками Лион, все единодушны в выборе. Этим человеком должен стать гражданин Фуше. 12 октября 1793 г. Конвент принимает страшное решение: «Лион поднял оружие против Республики, Лиона больше нет»{118}. Даже свое имя мятежный город не может сохранить. Отныне он должен называться иначе — Ville Affranchie — Освобожденный город{119}. От кого он был «освобожден»?!
Для наказания лионских бунтовщиков учреждаются сразу три комиссии: военная, народной справедливости, и революционная…{120}
Таким образом, Фуше едет в Лион «с мечом Немезиды». Его коллегой по этой миссии назначается Колло д’Эрбуа. Комитет общественного спасения адресует своему комиссару гражданину Фуше записку, в которой есть такая фраза: «Завершите революцию, доведите до конца войну против аристократии; пусть руины, которые она желала восстановить, вновь падут и уничтожат ее!»{121} Фуше не спешит к месту нового назначения. Перед тем как покинуть Невер, представитель народа успевает еще раз собрать «дань» с местного купечества, ремесленников и церкви. К 10 октября Конвент получает от Фуше три вместительных ящика, битком набитых золотыми и серебряными монетами. Он прибывает в Лион только 10 ноября 1793 г., неделей позже, чем Колло. Расправы с мятежниками начинаются еще до его появления в городе; продолжаются они и после приезда Фуше. Стоило Фуше явиться в Лион, к смертной казни приговариваются сразу сорок человек. Для вынесения приговора судьям требуется всего-навсего полчаса{122}. Сам Фуше «с душевной скорбью» вспоминал: «Будучи с миссией в департаментах, вынужденный пользоваться языком времени и подчиняться силе обстоятельств, я увидел себя принужденным применить закон против подозрительных. Этот закон декретировал массовые аресты священников и аристократов… Закон декретировал суровые наказания… столь же безнравственные, сколько они были варварскими»{123}. Запоздалое раскаяние…
Комиссары лионской миссии изобрели новый вид казней: «Для того, чтобы сделать их осуществление более быстрым и более впечатляющим в глазах людей, — деловито рассуждали они, — их (т. е. осужденных) надо связывать друг с другом и располагать рядами, вдоль которых будет стрелять пушка, заряженная картечью. Взводы республиканцев будут поставлены на некотором расстоянии от них для того, чтобы немедленно добить тех, кто уцелеет от артиллерийского огня…»{124}. С начала декабря 1793 г. началось практическое воплощение новой «идеи». В первом же своем заседании трибунал семи, созданный Колло и Фуше, вынес 64 смертных приговора. Осужденных расстреляли пушечными залпами на равнине Бротто. «Какое удовлетворение для республиканца должным образом исполнить свои обязанности!» — писал в Париж Морису Дюпле — Колло д’Эрбуа. На второй день «работы» из 248 обвиняемых трибунал приговорил к смерти 211 человек{125}.
Колло д'Эрбуа
«Общая длинная могила вырыта, осужденные стоят, выстроившись рядами, около пустого рва; самые молодые поют «Марсельезу». Якобинская Национальная гвардия дает залп, но должна снова стрелять, и еще раз, а потом взяться за штыки и заступы, но не все мертвы, и начинается бойня… Сами национальные гвардейцы, стреляя, отворачиваются. Колло, вырвав мушкет у одного из них, прицеливается с невозмутимым видом, говоря: «Вот как должен стрелять республиканец!»{126}.