- Слушай, кончай эти реверансы, Матвей. Я же сказал тебе - расслабься. Будь проще. Можешь травиться, сколько влезет, только форточку приоткрой.
Тяглов открыл форточку, отметив, что оконный блок очень качественный, стекол даже не два, а похоже три. С распахнутой форточкой в кухню ворвался не только свежий холодный воздух, но и приглушенный двором, но все же явственный и неутихающий шум огромного города, которого при закрытых окнах фактически не было слышно.
- Давай, Матвей, садись, закуривай, не забывай про чай и потихонечку рассказывай про себя, - кто ты, что ты, как жил, чем занимался... а я про себя буду. Так и познакомимся.
Тяглов выкурил еще одну, иногда прихлебывая чай, пару раз куснул сыра, и вдруг заговорил. Вначале неохотно, отрывисто, потом расслабился и говорил, говорил, не умолкая, ощущая странное удовлетворение, сознавая, как же ему не хватало все это время внимательного собеседника, с которым можно было бы поделиться тем, что преподнесла ему жизнь в последние годы. Бородач чаю подливать не забывал, слушал внимательно, серьезно и заинтересованно, благожелательно кивал, иногда что-нибудь уточняя.
Матвей говорил про детство, про семью, про студенческие годы, потом опять про семью, иногда перескакивая с одного на другое. Рассказал и про новоявленную, ранее не наблюдаемую свою способность обращаться с мячом. Потом обратно про семью, про жену и сына, про свои неудавшиеся попытки разбогатеть и обеспечить близких.
За окном окончательно стемнело, когда Матвей внезапно замолк, его история закончилась. По кухне витали облака табачного дыма. Кузьмич сидел, уставившись взглядом в стену и чему-то кивал головой. Потом помолчал, и сказал в сторону:
- Вот видишь, какая хрень. И у меня примерно тоже самое. В юности был известен, все получалось, думал так будет и дальше. Потом травма. Тяжелая. Восстановился, но время прошло, и, неожиданно, никому не стал нужен. Никому. Кроме семьи, правда. С семьей все в порядке, было. Но тут уж я сам не смог. Вот так и живу, один, занимаюсь чушью всякой. Иногда дочери приезжают, помогают. Иногда жена. Но не смог я. Не смог, ни с ними, ни с друзьями, бывшими.
Кузьмич вскочил и зашагал по кухне, туда-сюда, иногда касаясь рукой полосок на обоях:
- Думал я, само собой все получится. Ну как же... я учусь в хорошем вузе... я лучший игрок... Ан нет, судьба меня испытала и показала, что в этой жизни не просто надо...талантами и способностями обладать, но еще и зубки иметь. А с этим у меня беда. Вот сейчас мне без малого шестьдесят, ну и что... что я могу сказать, что показать? Что сделал я в жизни? Что я скажу, если спросят? Да ничего... пил я, да, иногда лишнее... Семья...живет отдельно...сам не знаю, как ...вот как-то так...вот... Тебе, я погляжу, тоже не сладко. Вот мы друг другу и поможем. Я сам себе докажу, что не зря небо коптил, и ты из дерьма вырвешься. Природный у тебя, видишь, талант. От Бога. Грех зарывать. А я тебе в этом помогу.
Подошел к холодильнику, открыл дверцу, отрешенно посмотрел внутрь:
- Выпьешь?
- Нет, Федор Кузьмич, не то, чтоб я не пью вообще. Ну...в крайние времена перестал пить...потому что боюсь, если начну, остановиться не смогу. А это конец.
Кузьмич подумал:
- Ты знаешь, и правильно. Ты прав, и я не буду. Как-нибудь потом выпьем, когда будет за что...
Захлопнул дверцу, постоял немного, провел рукой по лакированной поверхности, обернулся и предложил:
- Давай я тебя до дома отвезу.
Они еще раз обменялись телефонами, адресами, оделись, вышли из квартиры и спустились на лифте. Во дворе было ярко освещено, но других жильцов не наблюдалось. Кузьмич раскинул руки, глубоко вдохнул холодного освежающего воздуха и неожиданно молвил:
- Знаешь ли, Стрелок...чувствую, что все у нас с тобою будет хорошо. Вот поверь, просто чую. Давно такого не было. Айда в машину.
- Надеюсь, Федор Кузьмич. Очень надеюсь. Не могу так больше. Или по-другому, или...никак.
Доехали к дому Тяглова быстро, пробок по пути не застали. Уже около подъезда, выпуская Матвея из машины, Кузьмич напоследок сказал:
- Матвей, ты это...с курением завязывал бы. Чуть не отравил меня сегодня. Кроме того, твой табак и наши планы несовместимы. Вот так. Завтра, в первой половине дня постараюсь тебя набрать. Отдыхай, спать ложись пораньше, выспись хорошенько. Лады?
***
Вернувшись из Матвеевых окраин домой, сняв верхнюю одежду и переобувшись в уютные тапочки, Кузьмич подошел к холодильнику, открыл дверцу и достал бутылку «родимой». «Чуток можно, душа разрывается», - решил Некрасов и налил стопку для краев. Спохватился, вернулся к холодильнику, пошарил и достал хлеба, масла и банку шпротов. Не торопясь, сдерживая порыв скорее принять горячительного, намазал хлеб маслом. Подосадовал, что масло перемерзшее и ломается, а не ложится ровным слоем. Аккуратно и плавно потянул за кольцо консервы, чтобы не выдернуть его «с мясом», вскрыл банку, полюбовался на аппетитные золотистые тушки рыбинок и, поддевая вилкой, начал выкладывать их, одну за другой и ровным рядком на хлеб с маслом. Полюбовался получившимся натюрмортом, подумал, что маслины были бы кстати, вздохнул и решил заменить их колечком лука. Покосился на водку, остывающую в покрытой мелкой испариной стопке, снова вздохнул, поднялся, нашел луковицу и принялся неторопливо ее чистить.