Покончив с приготовлениями, разложив по тарелке кружки лука рядом с бутербродом, взял в руки стопку и задумался. «Время еще не позднее, можно и Ромику позвонить», - покрутил в пальцах стопку и отставил в сторону - «А что я ему скажу? Нет, что скажу - это понятно, проблема - как его за живое схватить, как заинтересовать, чтобы не послал?... Знать бы, как у него реально дела обстоят, проще было бы...»
Ничего путного в голову не приходило, помаявшись и опять глянув в сторону нетронутой стопки, Кузьмич подошел к одному из кухонных окон, уставился в ярко освещенный теплыми светильниками пустынный двор, а потом дальше, выше, в сторону Переяславской и железной дороги за ней. Захотелось открыть окно и послушать голос вечернего города. «Вдруг подскажет?» - улыбнулся Федор и распахнул стеклянную створку настежь. Сразу потянуло уличным холодом, но Федору приятно было охладить разгоряченную мыслями голову.
А город шумел. Со сторону Переяславки действительно доносились редкие железнодорожные шумы, прорываясь сквозь постоянный звуковой фон нескончаемого автомобильного движения. Что-то иногда вроде бы лязгало, и даже что-то вещало невразумительным мегафонным голосом. Или это чудилось Кузьмичу? Возможно, со слухом играли свои странные шутки многообразные частоты и широченные диапазоны городских шумов, прорывающиеся сквозь непрерывную составляющую автомобильного шумового дыхания центра города, кто знает?
Небо, на первый взгляд вроде бы черное, на самом деле было окрашено глубокой чернильно-синей краской и подсвечено снизу багрово-оранжевыми городскими огнями. На горизонте, в стороне Сокольников и Красносельской, чернота городского неба постепенно переходила в желтое марево восточных рабочих окраин столицы. Город дышал, пыхтел, гудел. Город не замирал никогда, лишь в редкие мгновения, которые ныне не наблюдались, но скорее помнились со времен молодости, - студенческой ли, или даже школьной, - дарил свою редкую тишину и загадочное очарование покоя древней русской столицы. Но в настоящем город не спал никогда. Его город всегда трудился, или отдыхал, забавляясь, но всегда в движении.
Кузьмич, замерев, стоял у распахнутого окна и слушал свой город так долго, пока не пришел в себя, замерзнув. Тогда, плотно закрыв створку окна и вернувшись к столу, он с полным основанием схватил наполненную стопку и разом опрокинул в себя. Хорошо пошла. Водка ледяной волной просквозила через гортань и развернулась жарко согревающим шариком в желудке. «Ах, хорошо», - крякнул Федор, потянувшись за аппетитно поблескивающим лаком копченых рыбешек масляным бутербродом. Потом похрумкал луком и протянул руку, намереваясь налить следующую. Взялся за холодящую руку бутылку, налил опять же до краев, отставил сосуд в сторону и задумался: «Нет, погоди, не гони. Если уж звонить Рому, то сейчас. Дальше совсем неприлично будет, поздно уже».
Вернулся в прихожую, достал забытый впопыхах мобильник из кармана куртки, уронив при этом связку автомобильных ключей с брелоком сигнализации на пол. Упруго, как в молодости, наклонился, подхватил ключи, бросил их на столешницу под зеркалом у вешалки. По дороге обратно в кухню нашел в списке «недавних звонков» имя Рома и решительно нажал на клавишу вызова.
- Привет, Роман Владимирович, прости, что поздно, но дело неотложное. Это я, Федор.
- Да увидел уже и признал. И тебе привет, дружище. Ты же знаешь, я всегда рад. Ну что у нас случилось? - ответил Ром барственно расслабленным голосом.
- Слушай сюда, Ром, я очень по делу звоню, ты же знаешь, попросту тебя никогда не дергал... кратко изложу, это, думаю, важно.
- Слушаю тебя, Федор, - построжевшим голосом откликнулся Фененко.
- Пару минут послушай, дело вот в чем. Короче, встретил я на тренировке в школе парня одного, случайно приблудился, у нас же площадки в Луже открытые, всем доступные. Сам подошел, историю свою рассказал. Я дождался, когда одни останемся, чтобы без лишних глаз. Посмотрел его, проверил, погонял, побили-покидали мячик, и знаешь... - тут Кузьмич взял паузу.