***
Ранняя весна. Холодно. Сыро и промозгло. Лёгкий стервозный ветерок. Солнце выглядывает из-за облаков, скупо ласкает теплом, но тут же прячется - и снова холод.
На поле жарко. Дрожат в коленях налитые свинцом ноги. Нестерпимо ноет каждая клеточка, каждая мышца тела. Все болит. Кроме головы. В голове звон, пустота и обреченность. И с неё льётся едкий пот прямо в глаза. Поднять руку, вытереться не получается, сил нет. Только помотать головой. Жгучие струи стекают дальше, в рот, на шею и ниже, под футболку.
Они сливают игру. Надежды нет. Тоска. Время неумолимо истекает, остаются считанные минуты. Негодующий вой трибун проходит мимо ушей, остаётся только тёмный осадок. После глупых удалений оставшись в меньшинстве, загнанные на свою половину, изо всех сил отбиваются, стелятся в натужных подкатах. Сил нет ни у кого. Никаких осмысленных пасов, только на отбой. Дыхания не хватает даже на матерщину. Бело-голубые наседают, все настойчивее и упорнее. Штанга. Отскок. Их подбор и опять штанга. Сейчас будет гол. Как точка над «I». Удар... выше ворот. Нет энергии на вздох облегчения.
Один из последних кубковых матчей некогда великой страны. На табло нули. Федор остаётся на центральной линии, добрести до своих не хватает сил. Машинально оглядывается, рефлекторно волочит ноги из офсайда. Удар от ворот. Вратарь неловко катит мяч на Рома. Тот принимает, крутит головой и вдруг хрипло вопит во все горло:
- Кууузь! Бляяя...!
И посылает мяч вперёд.
Потом рывок до желтых пятен в глазах. Во рту горько. Желудок судорожно сжимается. Внутри жжёт. Скачками наплывает штрафная соперника с мечущимся внутри вратарем. Удар в спину. Догнали. Пропахал на пузе до самой штрафной. Больно. Больно шевелится, хочется лежать, и чтобы никто... никто никогда не трогал. Но надо вставать.
Встал. Рядом скачет рефери, машет желтой карточкой. Мечутся, толкаясь, игроки соперника. Наших не видно. Все что-то орут. Ничего не слышно. Только судорожно раззявленные рты, брызги слюны, пота, звон в ушах и тишина. Немое кино.
Подтягиваются наши. Капитаны размахивают руками, нечто важное доказывая судье. У того во рту появляется свисток, щеки надуваются и опадают. Видимо, свистит.
Выстраивается стенка соперника. Мяч подкатывается прямо к ногам Кузьмича, подходит капитан, умащивает круглого поудобнее, похлопывает по плечу Фёдора и с улыбкой, похожей на гримасу, что-то говорит и отходит. Надо бить. Больше некому. Кузь заставляет себя наклониться, рукой касается мяча, отходит на несколько шагов, смотрит на ворота, потом на главного судью.
Свисток, взмах рукой. С неожиданной, ярой ненавистью Федор разбегается, перед мячом немного заваливается влево на опорной ноге и с силой бьет подъёмом. Мяч исчезает и появляется только в верхнем дальнем углу ворот соперника.
Это гол. Неожиданно по ушам бьет рёв трибун, через который прорывается переливчатый свисток судьи. Всё. Матч окончен. Ноги подгибаются, и Фёдор садится на газон. Прямо, где стоял. Эмоций нет. Опустошенность. Сдулся.
Потом его трясли, тискали, обнимали. Подняли на ноги. До раздевалки дошел сам. Рухнул на скамью. Кивал головой, машинально улыбался, что-то отвечал на вопросы.
Рассосалось. Парни в душе плескаются, весело перекрикиваются. Как у них это получается? Относительная тишина. Рядом никого. Подходит грузный пожилой мужчина в дорогом костюме и с коробкой в руках. Незнакомый. Со вздохом приседает на корточки, пожимает безвольную руку Федора, молчит, глядя в глаза. Потом открывает коробку, вынимает часы, застегивает их на запястье Кузи и негромко говорит:
- Носи, сынок, и вспоминай. Спасибо тебе.
С трудом встаёт и, не оглядываясь, уходит.
***
Теперь одежда. Остановился Федор, после тщательной инспекции, на очень даже брендовых высоких кожаных ботиночках спортивного такого вида (как вариант, на зимних же высоких кроссовочках, почти не ношенных и выглядящих вполне «куул», как говорили иногда его доченьки.) Это первое. Джинсы, естественно. Их было у Кузьмича несколько штук, разных цветов и оттенков, от радикально черного до бледно голубого, почти белого. Все почти неношеные, так как в обыденной жизни Федор предпочитал брезентовые штаны милитаристического вида с накладными карманами в разных местах или спортивные костюмы разной степени плотности, в зависимости от сезона. Причем предпочтению своему не изменял он уже пару десятков лет. А потому джинсы, купленные в разные годы, в том числе в пору его футбольного расцвета, оставались вполне годными, устаревшими и заношенными не выглядели, наоборот - в те времена качество было куда как лучше нынешнего.