Далее. Есть тройка курток, все фирменные, высококлассные и понтовые, купленные давно в зарубежных турнирных поездках, по советам одного из коллег-знатоков, название брендов Кузьмичу ничего не говорило, ну не его это. До своей травмы одеть он их успел только по нескольку раз, на дружеские вечеринки и прочие посиделки, а потом - стало не до щегольства в одежде. То есть - фактически новые, про качество конца прошлого века повторяться не стоит. Зеленая, коричневая и черная, надо выбрать только цвет.
Свитера, рубашки, футболки, толстовки и прочее тоже наличествовали. И со старых времен, и доченьки за отцовым гардеробом все же следили, хотя он практически им не пользовался - некуда было.
Примерив толстую хлопковую рубашку в синюю шотландскую клетку, синие же, слегка тертые прямые джинсы из старых запасов, на рубашку - купленный дочерью, добротный, в сине-серо-голубую с бежевым, горизонтальную широкую полоску на груди, из толстой качественной шерсти, с воротником стойкой на молнии, этикеткой с акулой и надписью «Paul&Shark» на груди, на ноги - высокие черные ботиночки, поверх свитера - коричневую кожаную куртку, Кузьмич глянул в зеркало и остался доволен увиденным. Подкрутив ус и подергав за неряшливо торчащую бородку, решил в том, как есть, не переодеваясь, немедля топать в упомянутую «Персону». Только захватил бумажник.
На улице было зябко, проспект продувался неприятно леденящим ветром. Бодро протопав мимо чиновничьего здания областной думы, Кузьмич подошел к салону и потянул на себя стеклянную дверь за сияющую, несмотря на пасмурную погоду, никелированную трубу входной ручки. Внутри оказалось уютно, тепло, ароматно и безлюдно. Некрасов кивнул неожиданно материализовавшийся ниоткуда очаровательной стройной блондинке, одетой во все белое, промычал про бороду и волосы, был немедленно подхвачен, раздет, словесно обласкан, усажен в кресло и укутан кардинально черной длиннющей мантией с кристально-белой манишкой. Кузьмич начал было объяснять, что ему, собственно, нужно, попытался подергать за бороду, но потом запнулся и отдался судьбе в виде не менее стройной, только еще более жгучей длинноволосой брюнетки, одетой во все черное. Над ним захлопотали под уютное негромкое бормотание, прикосновения к голове позабытых нежно-ласковых женских рук неумолимо усыпляли. Федор мысленно махнул на все рукой и расслабился.
Может быть, новая одежка фирменная повлияла, или сам Кузьмич нежданно стал красавцем хоть куда, так или иначе, но поработали над ним славно: черные, с сединой, густые и немного вьющиеся усы, сросшиеся с аккуратными бакенбардами, смеющиеся серо-голубые глаза. Бородка а-ля эспаньолка, только немного покороче, закругленная снизу, что ли. Даже брови изменились, вместо клочковатых пышных образований над глазами, было нечто строго очерченное, но не столь доминирующее. Общий облик напоминал то ли поп-музыканта, то ли государственного деятеля первых лет советской власти, то ли современного олигарха, имеющего настолько громадную кучу деньзнаков в купе с газетами, пароходами, самолетами, что мог позволить себе выглядеть несколько импозантно. В целом Федор существенно помолодел и замшелым стариканом более не выглядел. В окончании процесса «создания имиджа», как называла барышня-парикмахер стрижку Кузевой бороды и волос, ему предложено было сделать маникюр, как нечто обязательное и неотъемлемое, но клиент мягко и решительно отказался, пообещав - «непременно, в следующий раз». Кузьмич в общем остался доволен и денег потраченных совсем не жалел.
По пути домой существенно продрог и решил, что надо будет в поездку накинуть поверх что-нибудь более основательное. Уже дома, глянув на свои часы и еще раз испытав приятное ощущение смены собственного «имиджа», решил не переодеваться и, пользуясь образовавшимся свободным временем, задумался о формальной сути их с Матвеем действий. А ее, сути, не было. Не оформлена она была должным образом. А Фёдор, как никто, по собственной шкуре, знал о цинично-безжалостной природе деловых отношений в современном спортивном мире. Отрекомендует он Стрелка высоко сидящему Роману Владимировичу, выразит спортивный вельможа свое удовлетворение и приязнь в словесной, естественно, форме, и на этом роль Некрасова будет исчерпана. «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти», - Шиллер об этом писал почти четверть тысячелетия назад, и мнением сумрачного немецкого гения пренебрегать не следует, а потому - надо бы поговорить с Матвеем на эту тему и, непременно, до высокого рандеву. Федор Кузьмич тотчас набрал номер подопечного, тепло поздоровался и оживленно, в краткой форме передал суть предстоящей встречи, договорившись подъехать к самому дому Матвея, чтобы прибыть на место встречи вместе, по пути обговорив необходимые моменты. Напоследок, спохватившись, добавил: