- Да что вы, ребята, такое раз в жизни получается, - засмеялся Матвей.
- Ну пожалуйста, - бережно установил мяч к дядиным ногам, поднял голову и умоляюще посмотрел Матвею в глаза. Пацаненку было лет десять, не более, и по извечной мальчишечьей природе лукаво улыбающийся рот остро напомнил Матвею его сына. Внутри защемило, стало жарко и неловко.
- Ага, - глядя на обруч, мужчина невольно представил невероятную траекторию, вздохнул, жалко улыбнулся в ответ мальчику и опять ударил по мячу. Мяч, как живой, вспорхнул ввысь и на обратном падении чисто вошел в баскетбольное кольцо. Мальчуган обернулся к Тяглову, рот его распахнулся, а глаза расширились. Повисла тишина. Затем с площадки кто-то спросил:
- Вы, наверное, просто в цирке работаете, дядь?
- Да вот, в цирке у нас так, - судорожно протолкнул сквозь горло Матвей.
- Вот бы и наши всегда так, - протянул мальчишка и, развернувшись, побежал на площадку.
Получив приемлемое для них объяснение, пацаны еще немного погомонили и снова начали пинать мяч. Тяглов постоял, мысленно махнул рукой, боднул головой в сторону, развернулся и зашагал к подъезду.
- Бывает же такое, - голова звенела непонимающей пустотой, но было тепло и приятно.
***
Отперев своим ключом дверь, Матвей с порогами прокричал приветствие как обычно лежавшей в своей комнате на диване теще. Петровна, как звал тещу Матвей, невнятно ответила. Она была больна. Не физически, но духовно. Или душевно. Физически она была в порядке. Одним словом, у тещи были непорядки с головой, и она до сих пор не осознавала, что её дочь и внук уже давно с ними не живут. Матвей разулся, вдел ноги в домашние пластиковые тапочки, снял слегка влажное с улицы пальто, размотал шарф, стянул шапку и повесил их на вешалку в прихожей. Затем последовал на кухню, сел в свой любимый тесный угол на табурет и задумался.
Мысли ворочались медленно и обреченно. Работы не было, денег хватит еще на месяц, при максимальном ужатии, - на два. Пенсия у Петровны мизерная, на нее не прожить. Да и тратила она её самостоятельно за один-два дня, немедленно по получению наведываясь на ближайший стихийный рыночек, где накупала сразу на всю сумму множество ненужных случайных вещей. Тяглов с пониманием относился к её, таким образом получаемому единственному развлечению, и на бабушкину пенсию не претендовал. Тем не менее, надо было что-то делать, решать финансовый вопрос. Но тридцатипятилетний Матвей не интересовал работодателей, устроиться не получалось.
Недавно в почтовом ящике Матвей обнаружил официальное письмо от районного суда с уведомлением о разводе и отсутствии взаимных претензий. Каким образом это удалось жене при наличии несовершеннолетнего сына и без его, Матвеего, присутствия, оставалось тайной. Тягаться с государством и непонятными, но явно могущественными связями супруги не было сил. По факту супруга-то стала бывшей, и лишь по многолетней привычке Матвей продолжал думать о ней, как о жене.
Тяглов потянулся в карман за сигаретами, вынул почти пустую пачку и зажигалку, бросил на стол, вытащил одну и жадно прикурил, привычно помножив стоимость пачки на количество дней и внутренне поморщившись. Надо было бросать, но он не мог. Иногда всплывали мысли о стоявшем в дешёвом жестяном ящичке ружье, но Матвей регулярно гнал их прочь. Он был православным христианином. Хотелось выпить водки, это немного помогало. Но после ухода жены Матвей все реже и реже пил водку, пока не прекратил вовсе. Он сознавал, что пить в его положении нельзя. Иначе конец, то же ружье, но растянутое во времени.
Христианином стал Матвей уже в Москве, будучи женатым. Он был крещен в раннем детстве, но воспоминаний об этом не осталось. Однажды, тогда еще работающая теща принесла домой тонкую серую брошюрку. Брошюра валялась на полках, пылилась, пока случайно не попалась в руки Матвею. Так он впервые прочел Новый Завет.
На плите стояла сковорода с жаренным картофелем. Уходя, Матвей поручил теще пожарить картошки и поесть самой. Это единственное блюдо, что осталось у Петровны от былых кулинарных умений. Готовила она его только после целенаправленной просьбы Матвея, самостоятельно принять решение уже не могла. Впрочем, теща еще могла мыть посуду, чем Тяглов постоянно и пользовался. В холодильнике были сало, хлеб, чеснок и увесистый пакет с квашенной капустой. Вполне нормально, почти полный набор необходимых питательных элементов, подумал Матвей, усмехнувшись.
Спросив у тещи, ела ли она, и получив утвердительный ответ, Матвей прямо со сковороды поел картошки, подбирая вилкой из пакета нитеобразные клубки капусты, заедая все салом, хлебом и чесноком. За окном стемнело, солнце зашло за стоящие напротив жилые башни. Запив все водой, чаю не хотелось, выкурив еще одну сигарету, Тяглов прошел в свою комнату. Снял с себя верхнюю одежду, покидал её на стул, рухнул на раз и навсегда развёрнутый диван-раскладушку со скомканным бельем и почти мгновенно заснул, так и не зацепившись ни за одну стоящую мысль о будущем бытие.