Футбол на снегу
ВЕТЕР ОТКРЫТОГО МОРЯ
Атлантический дневник
И вот в один прекрасный день, поднявшись на борт, ты наконец обретаешь уверенность, что путешествие состоится. Этой уверенности не было у меня, когда я бродил по коридорам Управления тралового флота, заглядывал в кабинеты, толкался у дверей отдела кадров. Я испытывал неловкость и чувство неприкаянности, знакомое всем газетчикам: люди заняты делом, а ты ходишь рядом.
— Реф мне нужен. — Костистые капитанские пальцы выбивают дробь на плоскости стола. — Куда я без него!
Инспектор отдела кадров пожимает плечами: нет у него рефрижераторных механиков.
Тут немного некстати возникаю я. Капитан рассеянно слушает, машет рукой:
— Возьмем на фабрику.
— Да что он там увидит, на фабрике-то, — говорит инспектор. — Ему ведь писать надо, глядеть… — Он, похоже, рад уйти от надоевшего разговора.
— Наглядится. Поставим в руль… А что? Не пробовал? Не велика мудрость — научишься. Переход долгий. — Капитан тяжело смотрит на инспектора. — Ну, так что?
Кадровик вздрагивает, нервно поводит шеей и морщится, как от зубной боли.
Странное дело: чем больше я беседовал с разными начальниками, тем дальше, как мне казалось, отодвигалось мое путешествие, и мотивы его, такие убедительные вначале, теперь таковыми уже не выглядели. Вот об этом я и думал вечерами в деревянном домишке моего приятеля на берегу Соломбалки.
Соломбала — окраина Архангельска, старинная корабельная слобода, где и сейчас можно набрать команду, и где каждый встречный — штурман или судовой механик.
Под окнами домика растут ольха и молодые березки. Рядом мостик, возле него пивной ларек, пену сдувают прямо в воду. На воде катера с женскими названиями. Их целая флотилия, этих катеров. Улицы говорят о море, о Севере — Таймырская, Новоземельская, Краснофлотская. Молодежь вечерами толчется на танцевальной веранде, старики сидят на лавочках, курят, смотрят на воду, бабы на мостках полощут белье.
Слава богу, эти томительные вечера позади. Траулер уже на рейде, и сейчас от борта отойдет последний катер с провожающими. Рыбацкие жены растерянно глядят на мужей и все говорят, говорят какие-то слова. Последние, прощальные…
Круглолицая девчонка с румянцем на пухлых щеках провожает в море впервые. Она поддалась настроению мужа, болтает и хохочет вместе с ним. Внезапно лицо ее вытягивается: до нее доходит смысл всей этой суеты.
— Ну, ну… — грубовато говорит парень. — Не надо.
— Да я ничего, Юра. Я не пла-а-ачу…
Рядом другая. Она держит ребенка за руку, смотрит на мужа, торопливо шепчет:
— Тут на берегу сказывали: утром отойдете. Может, правда? Ты узнай, Валя.
— Да нет, — отвечает муж. — Все уже. Слышь, все. — Он долго молчит и потом добавляет виновато: — Теперь опять на полгода.
На сваленных в кучу тралах сидят двое парней. Они смолят сигареты и с улыбкой наблюдают за провожающими. Эти уже справились с волнением, уже пережили свою отходную тоску.
Солнце медленно садится. Металлически отсвечивает вода. Сейчас катер заберет инспектора из портнадзора, и мы тронемся.
Неожиданно на носу катера, где нет никаких ограждений, появляется молодая женщина.
— Позовите, пожалуйста, старшего механика. — Она нервно теребит перчатку. — Прошу вас, позовите стармеха.
— Пошли уже, — отвечают ей.
Скоро из чрева машины вылазит стармех. Он идет вдоль борта в робе, с ветошью в руках.
— Слава, — кричит она ему и машет рукой. — Слава, я забыла ключи у тебя в каюте.
Ключи принесены. Стармех молча смотрит на жену. А у нее руки прижаты к груди, в лице мольба и смятение. «Понимаю, понимаю, — говорит ее взгляд, — мы уже простились. Знаю: долгие проводы — лишние слезы. Да вот, ключи…»
Она что-то хочет сказать, но губы у нее дергаются, и она закрывает лицо руками. Стармех глядит на жену и трет переносицу. Они сейчас одни, и он не слышит чужих криков, смеха, плача.
Катер отрабатывает назад, щегольски разворачивается и дает долгий хриплый гудок, от которого обрывается сердце.
— Ну, дед, — говорит кто-то молодым и веселым голосом, — запускай дизеля.
Последние слова сказаны, дизели запущены, и наш траулер (бортовой номер 381, название — «Монголия»), забрав команду, промысловое снаряжение, топливо и пресную воду, снимается с якоря и в теплом сумраке трогается вниз по Двине.
С левого борта черные стены сланцевых берегов — Норвегия, последняя земля, какую нам суждено видеть за промысловые месяцы.