— Ну и ладно, — говорю, — и хорошо.
Она усадила меня на тахту.
— Знаешь, о чем я думала, когда тебя ждала? Не будем торопиться, а то дни зачастят, зачастят… Неделя — это ведь много. Ты должен поскучать. Понимаешь меня? Поскучаешь, тогда и почувствуешь, что был здесь… Да, да, не спорь. Сейчас забежим к нам на работу, я отпрошусь. А потом, потом… Боже мой, целая неделя впереди!
Город меня оглушил — звон трамваев, прохожие, лоточницы, предновогодняя толчея. Кавказские женщины в пестрых шалях продавали мимозу. Мужчина с елкой на плече пересекал трамвайные пути.
«Твоя хитрость, милая, шита белыми нитками, — думал я. — Время не остановишь».
Вчера в кафе я неожиданно вспомнил свой день прилета, и он показался мне таким же далеким, как прошлогодний отпуск. Кафе собирались закрывать, половина ламп не горела, усталая буфетчица собирала вазочки из-под мороженого. Мы сидели у стены за шатким столиком. Все было таким знакомым: и деревянная стойка, и тусклый блеск кофейного автомата, и крошки пирожного на блюдце… Сколько же вечеров провели мы здесь вместе?
И вот новогодний вечер, я стою на платформе под электрическим табло, в руках у меня сумка, из которой выглядывают серебристые горлышки бутылок. Я жду Ольгу.
К этому трудно привыкнуть. Не собственно даже к перемене места и образа жизни, а к себе другому. Все равно нет-нет да и вспомнишь гарнизон, лица ребят, отдельные фразы, слова… Командир подписал рапорт легко; да, помню, не догуляли, обещал. Вертит рапорт в руке, а глаза веселые. Ну и хитрец, говорит. Выбрал же время: Новый год, елка, снежок, морозец. Завидую! У нас, наверное, опять зарядят дожди.
Морозец! Даже здесь, под сводами вокзала, схватывает дыхание.
Из толпы выныривает Ольга.
— Я не опоздала?
Риторический вопрос красивой женщины.
— Все в порядке? — спрашиваю.
— В том-то и дело что нет. Платье еще не готово.
— Обойдется как-нибудь. Не горюй.
— Я хотела быть нарядной. Для меня теперь и праздник не в праздник.
— Ну что ты, что ты… Едем!
— Платье обещали сделать.
— Так я подожду?
— Вот еще! Не будешь же ты два часа торчать у портнихи. Там еще одна клуня сидит. Дура, вроде меня. Пошли, познакомлю тебя с народом.
Знакомые Ольги собрались встречать Новый год за городом и одеты соответственно — шубки, куртки, валенки, девушки щеголяют в брюках и лыжных ботинках. Их человек десять, все они нагружены сумками с провизией и питьем.
— Друзья мои, — говорит Ольга. — Это Андрей. Прошу любить и жаловать. Я появлюсь часика через два-три.
— Ольга, что еще за фокусы? — К ней подходит черноволосый парень с бородкой. Он в распахнутой дубленке, кашне съехало, шапка на затылке. Это Женька Рязанов, наш с Ольгой школьный приятель и единственный мой знакомый в праздничной компании. Он церемонно раскланивается, целует Ольге руку.
— О, Женька! — Ольга морщится. — Ты уже пригубил.
— Я пригубляю с двадцать девятого числа. Привет, Андрей!
— Что ты опять придумала? — спрашивает Ольгу кто-то из девушек.
— Да платье…
— Платье? Господи, зачем оно тебе в лесу?
— Во всех ты, душенька, нарядах хороша.
— Хватит вам! — Ольга смотрит на часы. — Я буду первой электричкой после девяти.
— Ладно, поехали, — говорит хозяин дачи, высокий парень с умным приветливым лицом. — Надо еще печь протопить. Дел, знаете, уйма.
Мы занимаем места, и поезд трогается.
Город с золотыми квадратиками окон скоро проваливается в морозную мглу и от него остается только бледное зарево на горизонте.
В вихре снежной пыли проносятся встречные поезда. Промелькнул белый домик станции, пустая платформа, огонек.
Черная стена леса долго бежит мимо окон, потом внезапно обрывается: под луной — молчаливые заснеженные поля.
Напротив меня сидит Саша, хозяин дачи.
— Так вы с Ольгой еще со школы знакомы, — говорит он. — Давняя, значит, история.
— Давняя, давняя.
Саша придвигается к окну, долго смотрит в темноту и вдруг решительно встает.
— Подъезжаем!
Компания высыпает на платформу. Молодые голоса хорошо слышны в морозном воздухе.
— Рюкзак, рюкзак захватите.
— Тоня, куда ты?
— Там Женька.
— Э, здесь я. Здесь!
— Запоминай дорогу, — говорит мне Саша. — Пойдешь ведь встречать.
Электричка уходит, и сразу воцаряется звенящая лесная тишина.
Мы гуськом продвигаемся среди огромных черных елей. Впереди мигает Сашин фонарик. Скрип снега, смех, голоса.
— О, черт! Здесь вокруг сугробы.