Я прибежал на лавочку, боясь никого не застать, и не застал.
— Яваня, купаться пойдешь?! — окликнули меня из подъезда.
— Пойду!
В подъезде стояли Вава, Егор и Ходунчик.
— А куда? — спросил я, уже несколько раскаиваясь, что брякнул «пойду!», не то чтобы не подумав, но даже глазом не моргнув: прежде мне ночью купаться не приходилось.
— Закудыкал — добра не будет! — сердито сказал Егор. — На Свирель пойдем, на казенку.
Свирель не чета Дубенке, серьезная река. Плавать я умел, но чтоб ночью, в незнакомой реке?..
— Вот и я! — погремев ключом в двери, вышла из подъезда Дуся. — Кого ждем?
— Смирнова! Сама его за сестрами послала.
— Чем больше народу, тем веселей!
Дуся была выше всех нас на голову. Она надела для удобства сарафан-халатик, и теперь было видно, что ноги у нее высокие, белые. Дуся шлепнула комара.
— Такое лето удалось! А загореть не успела. Купалась-то всего два раза.
— Рекорд ставила! — сказал Егор. О чем бы он ни заговорил, недоброе было в его голосе.
— А что мне делать-то еще?! — сказала просто Дуся. — Ни семьи, ни любви. Вот вся душа моя и уходит в работу. Одни работают, чтоб денег побольше получить. Другие работают, как на принудиловке. Не работать нельзя, с голоду помрешь, и работать неохота. А я? Веретена крутятся, и я вокруг веретен целую смену летаю — в том жизнь моя.
Послышались шаги. Смирнов шел с двумя девчонками. Обе были выше его ростом.
Мы двинулись гурьбой, проулками, самой короткой дорогой.
В проулках глаз выколи, зато звезды сияли в небе в удовольствие.
— Я вот эту, синюю, люблю! — показала Дуся на небо.
— Вега! — сказал я.
— Это имя, что ли, у нее? — обрадовалась Дуся.
— Имя.
— Красивое. Я запомню. А ты еще знаешь какие?
— Белая звезда — Дейнеб, а та, посредине неярких, — Альтаир. Летний треугольник.
— Это, что ли, у Веги два ухажера? — засмеялась Дуся.
Мы стояли, чтоб лучше было видно, и Егор прикрикнул на нас:
— Пошли! Звезд они не видали!
Теснина черных заборов вдруг расступилась, и встал передо мной, как лист перед травой, огромный, в огнях, океанский корабль. Огни сияли над рекой и в реке, вода дробила свет, вытягивала его через всю реку, и я сразу вспомнил давнее-давнее плавание по Волге и вспомнил другое, из своего зыбкого будущего: я ведь поплыву на таком огромном, на таком прекрасном, на океанском корабле, поплыву через настоящий океан, но и этот, не настоящий, был как праздник… Я ничем не выдал себя, выдумщика, не обнаружил радости. Я ему улыбнулся, пароходу, как старому другу, который все знает обо мне, о котором я тоже все знаю.
Набитая тропинка под нашими ногами вздрагивала и слегка гудела, но, когда мы вышли наконец на берег и остановились, я услышал, как бьется огромное сердце огромного корабля, как пульсирует по этажам его светоносная кровь.
— Это фабрика? — спросил я, хотя и спрашивать было незачем.
— БПФ, — ответила Дуся.
— БПФ?
— Бумагопрядильная.
— А вы где работаете?
Егор тут же хохотнул над моим «вы».
— Здесь и работаю. Раньше на «крутилке» работала.
Впору было спросить, а что такое «крутилка», но ребята успели раздеться, а Дуся, к которой я пристал с вопросами, раздеваться, стоя рядом с мальчишкой, стеснялась. Я поскорее отошел от нее к ребятам, стянув фуфайку свою вратарскую, оглянулся. Сестры Смирнова, прижав к груди руки, стояли, скованные холодом, словно уже накупались.
— Ребя, давай без трусов! — шепнул Егор.
— Уж очень видно! — сказал смущенно Вава. — Выжмемся.
Мы булькнули в воду, как булькают лягушки, когда их вспугнешь.
Поискал глазами на берегу девочек и Дусю, но услышал ее голос подле себя.
— Далеко не заплывать!
Вода была теплая, и крепко пахло машиной.
— Испортили нашу Свирель, — сказала Дуся, и я понял, что она мне говорит.
— Фабрики загрязнили?
— Все вместе. Город, фабрики, заводы… Пожалуй, надо выходить, мазут плавает.
Мы разошлись по сторонам, выжимаясь, помогая друг другу выкручивать трусы. Шли домой довольные, словно дело сделали.
— Законно! — говорит Егор.
— Без булды! — откликался Вава.
Я все пытался рассмотреть сестер Смирновых, но они держались в стороне и помалкивали.
Дуся сказала:
— Теперь чайку выпить небось не откажетесь.