Как и всегда в таких случаях, обаяние ностальгии перевешивало доводы объективности, и потому выходило, что нынешние игроки, при всем, как говорится, к ним уважении, не могут, конечно, тягаться с довоенными мастерами. С теми же братьями Старостиными. Здесь рассказчик, как правило, понижал тон, отчего повествование его немедленно переходило в иное качество, особой доверительности исполнялось, и тут уж верить приходилось чему угодно, даже и тому, что у одного из легендарных братьев на правой ноге неизменно чернела предостерегающая повязка с надписью «Убью – не отвечаю». А с левой ноги этот футболист, как известно, ломал штанги. Гадом быть, рассказчик сам это неоднократно видел.
Все эти легенды, однако, бледнели перед рассказами дяди Жоры о приезде басков. Надо сказать, что в истории отечественного футбола, как и вообще в отечественной истории, истинный масштаб любого престижа всегда познавался в сравнении с заграницей. Самым праздничным для национального самосознания футбольным событием сделался триумф московского «Динамо» в Англии, но, поскольку никто из реальных наших болельщиков наблюдать его в то время не мог, неизмеримо подымалось в цене свидетельство о другом испытании нашего футбола – о встрече с неведомыми нашему поколению басками.
Вот почему начинать дяде Жоре приходилось с общего обзора исторической обстановки, упоминание о гражданской воине в Испании несколько проясняло ситуацию – у многих из нас были в те годы одноклассники с невероятными для русского уха, грохочущими именами Велло Родригес Пепе Луис (чем не товарищ по парте?), да еще сохранялись тогда высокие остроугольные пилотки с кисточками, так называемые «испанки», – и туг уж нетрудно было вообразить, почему команду из республиканской Испании, из той самой, где лозунгом были не вполне нам ясные, но очень волнующие слова «но пасаран!», так сердечно встретили московские болельщики. А команда к тому же была классная. И дядя Жора необычайно картинно, блестя цыганскими глазами, запускал то и дело пятерню в густую волнистую шевелюру, двумя-тремя жестами рисуя ситуацию, повествовал о том, как не могли наши мастера подобрать ключ к неутомимым, на особый западный манер техничным баскам. Проигрывали им, да еще с самым что ни на есть неоспоримым счетом. И было так до той поры, пока честь советского спорта не довелось отстаивать «Спартаку». Тут голос дяди Жоры обретал богатейшие, благороднейшие оттенки, он заранее радовался тому, что в рассказе о любимой команде можно будет придерживаться неподкупной объективности, которая сама по себе, без какой бы то ни было пристрастной агитации, подтверждает истинность спартаковской славы. Все той же объективности ради дядя Жора признавал, что в момент решающего матча «Спартак» был усилен ведущими игроками других московских клубов, так что, в сущности, можно было говорить уже о сборной страны, однако с особым вдохновеннее живописал он все же отвагу истинных спартаковцев, например, вратаря Акимова, который в самых отчаянных бросках снимал мяч с роковой ноги испанского форварда. В этот момент дядя Жора раздвигал аудиторию руками, словно расчищая место для такого же безрассудного броска на асфальт, и хотя бросаться не бросался, но общим пластическим порывом сильного тела все-таки ухитрялся передать бесстрашие и красоту вратарского поступка. После волнующей этой сцены дядя Жора не глядя вытягивал «беломорину» из чьей-либо услужливо подсунутой пачки.
Быть может, лучшим временем в моем детстве были эти вечерние футбольные посиделки, я до сих пор не то чтобы помню, а прямо-таки вижу перед глазами вечернюю майскую тьму, и желтые квадраты света из окон на старом, трещинами иссеченном асфальте, и запах ржавчины до сих пор внятен мне – мы любили забраться в странное, из листового железа скроенное сооружение – снеготаялку, которую с той поры я никогда больше не видел, и на слуху у меня все словечки тех лет, и залихватский голос Петра Лещенко, который доносится из соседнего двора – «Татьяна, помнишь дни золотые», и шарканье танцующих по асфальту. Куда это все подевалось? Прошлое оставляет зримые следы в пластинках, загнанных на шкаф, в порыжевших, выцветших фотокарточках, которые рассматриваешь сначала с юмором, потом с недоумением и. наконец, с сердечной болью, в модных новинках, которые имеют обыкновение повторять старые фасоны. Но как вернуть, как реконструировать в сознании то, чему не осталось никакого материального подтверждения, – обычай, способ жизни, бытовую культуру? «Помнишь дни золотые?»