Моя приятельница между тем как бы отделилась от меня и чувством, и непоседливой своей мыслью, дома она сейчас была, в своем домашнем кругу, и мне там не нашлось места.
А мать ее вновь улыбнулась какою-то мгновенной, скользящей улыбкой, которая скорей собственные мысли сопровождает, нежели награждает собеседника за удачный ответ.
– Я знаю, что не случилось бы. Дети вас любят. Я же все время наблюдала за вами. И вы... – она, видимо, хотела оправдаться в моих глазах за свое явно не образцовое родительское поведение, – должно быть, скучаете по своей дочери. Или сыну. Потому Катька к вам и привязалась. Дети ведь как собаки: чувствуют, кто их любит.
Пришлось признаться, что детей у меня нет вовсе. Она смутилась, вспыхнула все так же стремительно, как улыбалась, и посмотрела мне прямо в глаза откровенным, долгим не по времени, а по смыслу, по интенсивности взглядом.
– Тогда, значит, вы просто очень добрый человек.
Без кокетства произнесла она эти слова, без намерения польстить и тем самым понравиться, уступить, как говорится, с тем, чтобы увлечь, нет, очень просто произнесла и прямодушно, будто констатировала какой-нибудь наукой установленный факт.
И тут же вновь занялась Катькиным обликом – нос ей предусмотрительно вытирала, пуговицы и «молнии» застегивала, что-то такое внушала авторитетным шепотом, и все это споро, ловко, не с материнской просто хлопотливостью наседки, а с женской по преимуществу, то есть сохраняющей способность в любой самый самозабвенный момент видеть себя со стороны.
В мужском сознании почти всегда неподотчетно и подспудно живет не то слово – идеал, скорее представление о том, какой была бы твоя женщина в случае совершенной благосклонности судьбы. К реальным увлечениям или связям этот смутный заветный образ, как правило, отношения не имеет, и все же, провалившись в глубины подсознания, в некую бездну неосуществленных желаний, он тем не менее совсем в ней не пропадает, а лишь прозябает в бездействии с тем, чтобы однажды вынырнуть на поверхность и поразить тебя в самое незащищенное место твоей души, об уязвимости которого ты, может быть, до этой самой минуты и не догадывался. Хотя я-то уж был прекрасно о ней осведомлен. Но все же подивился тому, с какой истомой отозвалась моя душа на этот самый некогда лелеемый мной женский тип, о котором я в последние годы и думать забыл. Все мне нравилось в Катькиной матери, вернее, все удивительным образом совпадало с моим давним, однако же не мальчишеским, а вполне зрелым понятием о том, чего же я ждал от жизни. Будто бы составил я подробный перечень милых для меня черт женского образа, отправил его в высшую инстанцию, ведающую устройством человеческих судеб, там разобрались, что к чему, и пошли мне навстречу.
Русые волосы, посветлевшие местами на солнце, она зачесывала гладко назад, догадываясь, насколько идет такая осознанная безыскусность к ясному ее лбу, к длинным, словно бы вздернутым к вискам глазам сильно размытой акварельной синевы, к общему выражению ее похожего на орех лица, которое и за грусть могло сойти, и за особое женское всепонимание. Оно-то и выдавало ее больше всего, то есть в данном случае как раз служило подтверждением ее слов, – я сразу же ей поверил, тому, что она ни на секунду не выпускала нас с Катькой из виду, соглашаясь по одной ей ведомым соображениям с таким не вполне естественным положением вещей. Впрочем, сейчас оно меня не занимало, мне хотелось смотреть на эту женщину, встречи с которой я так успешно избегал. Плечи у нее были прямые и широкие, я этому страшно обрадовался почему-то, потому, вернее, что, вопреки всяким канонам, всю жизнь вижу в этом особую прелесть, особую форму женской пластики нахожу.
– Меня зовут Рита, – сказала она, отходя к кухонному окну за тряпкой, чтобы убрать последствия лимонадного Катькиного разгула. Я поймал себя на том, что смотрю на нее чересчур откровенно и внимательно, но тут же с облегчением осознал, что самый мой бесстыдный взгляд был, в сущности, непорочен, ибо доставлял мне самую чистую и бескорыстную радость. Мне радостно было на нее смотреть, и сознавать трогательно было, с какой зрелой женственностью сочетается ее почти девчоночья беззащитность. – А вы можете не представляться, – продолжала она, вытирая стол, и зрачки ее насмешливо заискрились. – Про вас все известно. Моя дочь, несмотря на легкомыслие, очень наблюдательный человек.
– Это заметно, – согласился я.
Катерина меж тем, будто и не о ней шла речь, подманивала с улицы тощего недоверчивого котенка. Кошки в поселке, в отличие от собак, были осторожны и необщительны.
– Оставь его в покое, он не хочет с тобой играть, – одернула Рита Катьку и снова посмотрела мне прямо в глаза: – Вы ведь ходите в горы? Возьмите нас с Катькой когда-нибудь. Если вам не в тягость, конечно.