А вообще я любил болельщиков. Только настоящих. Это были своеобразные профи, не то, что сейчас — фанатики с плакатами «против» или «за» какую-нибудь команду, со сплошными оскорблениями. Мне не нравится это разжигание вражды между фанатами. Ведь футбол, если он хорош, то — вне зависимости от цвета футболки. Пора кончать с этим бредом межнациональной розни футбольных команд. Уж если мы отказались от того, что сборная СССР играла только в красном. Ведь итальянская сборная бело-голубая не в силу идеологии, а потому, что цвет неба и моря такой. Однако болельщики и в ту пору вели иногда «захватнические войны». Никогда не забуду случай, как в день игры «Динамо» (Тбилиси) с «Араратом» фаны «Динамо» пришли на свой родной стадион, а он уже был почти заполнен болельщиками «Арарата» — они скупили билеты заранее и с полудня заняли свои места. Билетов же для тбилиссцев в кассах попросту не было. Разразился скандал. Захватчики уехали домой, а игру перенесли. Но такие случаи были редки и продиктованы они были только одним — любовью.
Эдуард Стрельцов был мягким человеком и игроком, при всей видимой его тяжеловесности. Он никогда не отвечал на грубость опекавших его защитников, врезавших ему, несмотря на любовь и обожание. Обычно на следующий день после игры, в Центральных банях все избивавшие собирались вокруг него, потихоньку поддавали и извинялись, извинялись… Эдик был добродушен и зла не помнил. А у советского футбола система защиты была разрушительного характера, она сметала на своем пути всех, как, собственно, и вся система, не позволявшая инакомыслия. Любого, даже футбольного. Тем более, она не прощала тебе того, что ты — личность. Особенно такого масштаба, как Стрельцов. Опекуны следовали за тобой повсюду, мешая делать красивое в более широком смысле, это были своеобразные футбольные чекисты, «смерши на поле». «А если он пойдет на свою половину поля, что мне делать?» — спрашивал тупо у тренера такой. «Идти за ним», — отвечал тренер. «А если он возьмет и сядет на скамейку?» — «И ты с ним рядом», — невменяемо отвечал тренер, продолжая: «Даже если он побежит в раздевалку, и ты — за ним…»
Таков был общий принцип игры против. Особенно против Эдуарда Стрельцова. Только однажды, уже примерно за год до ухода из футбола, после уж больно насевшего на него опекуна, оттоптавшего ему все голеностопы, Эдик не выдержал и ответил. И тут же был выгнан с поля. Что тотчас же развезла советская пресса: «Как можно, какой пример для молодежи!!» СТК собралась сразу же и вызвала на заседание Виктора Марьенко. Были упреки, назидания (ни одного в адрес судей!).
Стрельцов был тоже вызван, сидел с опущенной головой и не проронил ни слова. После решения о дисквалификации на пять игр его отпустили домой, а Марьенко остался. Он сказал только одно: «Ну что вы от него хотите, после каждой игры у него в синяках не только ноги, у него яйца синие, я же это, в отличие от вас, вижу…» Повернулся и ушел.
Но Стрелец делал свое великое дело несмотря ни на что. Иногда он мог отстоять на поле под свист фанатов почти всю игру, но усыпив бдительность защитников, за десять - пятнадцать минут до конца совершал несколько гениальных ходов, и победа была за «Торпедо». Говорят, что он был простоват, не блистал славословием. Глупо требовать от футболиста, которому Бог дал быть Великим игроком, того, чтобы он был еще к тому же Сократом или Платоном. Энергия имеет ограниченное пространство, если она уходит на что-то лишнее, ее потом недостает в главном. Сколько я знал писателей, художников, спортсменов, начинавших здорово, а потом проболтавших свой талант, раскрутивших лишнее, и не в ту сторону. Эдику и не приходилось думать об этом. Он был таким, каким он был. Но как же все-таки определить величину того или иного игрока? Какие критерии? Есть определенные формулы, по которым можно приблизительно подсчитать значимость игрока. К примеру, Альф Рамсей, знаменитый англичанин, вывел тройную формулу скорости игрока и сказал, что если тот обладает этими тремя качествами сполна, то он велик. При этом исходил из того, что скорость классного футболиста складывается из скорости работы с мячом, физической скорости бега и скорости мышления, естественно, на поле. Эдик отвечал всем этим трем качествам, но было бы скучно пытаться вычислить его гениальность только таким способом. Его нужно было видеть. И еще — самое главное — необходимо побыть самому немного футболистом и потом сравнить с собой, и вот тогда… Я попробую это сделать. Игроком в общем, наверное, я был средним. Ну, были проблески, были подъемы, но все это ерунда. Пеле и Стрельцовым я не стал. Таковыми рождаются. Как-то мы с моим племянником обедали. Моя мама кормила нас. Племянник, игравший тогда за детскую «Таврию», что-то канючил и не ел борща. Я, шутя, бросил ему: «Эй, Саша, ешь борщ, Пеле на станешь, он очень любил украинский борщ». Племянник очень легко ответил мне: «А вот ты любишь борщ, а Пеле не стал». Вот так. Все правильно — можно любить шахматы и не стать Каспаровым. Можно любить футбол и не стать Стрельцовым. Но я немного отвлекся. Великий игрок проявляется в «минуты роковые», когда на карту ставится все на глазах ста тысяч болеющих, и вот именно в эти полтора часа он живет так — ни срыва, ни ошибки, хотя все держится на тонком нерве. Никогда не забуду, как Стрелец раздел знаменитых киевлян в их родном гнезде. Последняя игра. В Киеве уже было прохладно. Весь матч киевляне вели в счете, правда, всего — 1:0. В середине второго тайма случилось невероятное. Стрелец, и до этого игравший здорово, разыгрался еще больше. Он начал творить чудеса. Представьте, Эдик с трудом получает мяч в районе центрального круга и начинает двигаться к воротам киевлян. Он двигался всегда так мощно, что спустя секунды возникала опасность для ворот. На него пошел его опекун — передний защитник Круликовский. Эдик делает замах для удара и… паузу… Круликовский поднимает ногу, а Эдик засовывает мяч под его другую — опорную ногу, корпусом выходя вперед опекуна, вслед за мячом. Сделав такое, я бы уже бил в сторону ворот — попал — не попал (свои-то висты уже набрал, меня бы все хвалили и на разборе игры ставили в пример). Но великий об этом не думает, он ведет дело к завершению, как в Божественной комедии — она уже написана, ее нужно только исполнить. На Эдика (причем, происходит это все в считанные секунды) с его зверским подкатом выходит последний защитник Вадим Соснихин. Эдик опять замахивается, и Соснихин тоже поднимает ногу и получает между ног в падении, мяч выкатывается у него прямо из-под жопы, и Эдик, обойдя и его, опять может бить по воротам, как сделали бы тысячи других. Но и это — не для него. В этот момент перед ним, уже в штрафной, опять вырос восставший после крушения Круликовский, и Эдик в третий раз укладывает его на замахе, выходя один на один с Рудаковым. Крик на стадионе стих, возникла тихая паника. Эдик показал Рудакову в один угол, и тот дернулся туда, а Стрелец тихо покатил мяч в другой. Что творилось на трибунах! Это был великий игрок. И перед нами явилось его величие. Нельзя ведь было кричать, непонятно от чего. Второй гол Эдик забил в таком же стиле. Это было в середине шестидесятых.
К сожалению, мир так и не увидел сполна Стрельцова. Ведь даже когда ему уже разрешили играть в чемпионате страны, он был все равно невыездным. Первый свой матч за рубежом он сыграл в Италии, со сборной. Против Факетти, знаменитого «синьора катеначчо» Италии. Наша сборная тогда выиграла 1:0. Потом была Франция, Англия…
Однако судьба Стрельцова трагична. Он для меня так же трагичен, как в поэзии Есенин, Мандельштам, Маяковский. Футбол был тогда, как и литература, общественным явлением. Общество выделяло из глубоко талантливой массы народа своих гениев, а государство убивало их. Власть «отвратительная, как рука брадобрея» вмешивалась всюду, даже в постели влюбленных. И конечно же, не смогла пройти мимо футбола, так любимого ею, ибо там можно было показать свою силу. По-своему трагична судьба и другого гения — Григория Федотова. Такая же у Боброва, с его выбитыми по приказу свыше коленными чашечками. Но Стрельцов — это особенный случай. Его посадка и отлучение от футбола, в то время когда травили Пастернака и начали гонение на Синявского и Даниэля, затем уже и на Солженицына, Сахарова, свидетельствовали о приходе тоталитаризма. Пришел он и в советский футбол, о чем я буду говорить позже. Но почему же сейчас, когда уже стоят памятники Есенину и Высоцкому в центре Москвы, нам не поставить памятник великому поэту футбола нашего столетия — Эдуарду Стрельцову?