Помню, как в 69-м я снова попал в ЦИТО. Туда же, во второе отделение спортивной травмы, привезли Стрельцова. Он порвал себе ахилл. Миронова сделала ему пластику, и он мог бы еще играть. Он и поиграл, но поняв, что потяжелел после шести месяцев без тренировок, ушел из футбола. Запомнилось, что в день, когда Стрельцова прямо с поля привезли в ЦИТО, Игорь Численко, тогда еще игравший, вечером, когда ушли врачи, завез ящик коньяка в его палату и задвинул под кровать. И каждый день, если был не на выезде, заходил проведывать Стрельца.
Судьбы многих знаменитых футболистов того времени сложились трагично. Численко, Воронин,
Глотов… А что могла жизнь предложить им выше того, что у них уже было? Или они жизни? Ничего. Уклад нашей жизни таков, что для продвижения вперед нужно все перевернуть. Нужно быть Беккенбауэрами, чтобы после тех верхних нот жизни на футбольном поле взять снова верхнюю ноту тренерства, наставничества, или чего еще… Дело в том, что вообще, если уж рождаются футболистами, то футболистами живут и умирают, чем бы, кстати, потом они ни занимались — клеймо навсегда — а, этот — футболер!.. Ну как же, помним… Но люди не каменные, не железные, они имеют свойство ломаться, особенно если к этому располагают обстоятельства. Вот так и Стрелец. К счастью только, его семья, жена и дети смогли создать ему дом, дать ему тепло и никто до конца дней не бросил его. Это бывает довольно редко. Обычно великие и брошеные кончают так, как кончил Валерий Воронин. Или как тот же Число. «Таска», наркологический термин, ломка по великим годам их праздника жизни не пускала их в новый праздник жизни, ибо они понимали, что все другое будет и есть для них второй сорт — жизнь завершена в таком раннем возрасте. Сам Стрелец, умерший от рака легких в 53 года, умер, может быть, потому, что смысла жизни уже как бы не было. А к пониманию, что смысл Жизни именно в самом ее течении, в обыденности, приходят даже не многие философы. А жизнь ничем не смогла их успокоить, увлечь, дать возможность адаптироваться после буйства молодости и азарта к спокойствию и равновесию — ни психолога тебе, ни социолога, ни даже друга-советчика. Все бросают в один день. «Бабок», «сормака» нет? Выпить вместе и подурачиться не на что? Ну и х… с тобой — выкручивайся сам. Так жили и сходили на нет не только знаменитые футболисты — актеры, врачи, чего стоит судьба великого балеруна Мариса Лиепа? Это из того же ряда. Равных с Богом равняли с плебсом. Плебс был счастлив — и поделом, повыгребывался и хватит, и туда же со мной, в тюрю…
Как-то осенью, прогуливаясь по Подмосковью, я забрел на огромное картофельное поле. Стоял туманный, моросящий день, уже клонило к холоду, но впереди я различил шевелящиеся фигуры людей, копавших картошку. Это был десант москвичей от предприятий в помощь труженикам села. Там были студенты, кандидаты наук, врачи. Они лениво делали не свое дело, зная, что народному хозяйству от этого не станет легче. Вдруг я увидел знакомую, слегка сгорбленную фигуру, сидевшую на цинковом перевернутом ведре. Я увидел стеганую серую фуфайку, надетую поверх спортивного костюма, на ногах подвернутые кирзовые сапоги, а на голове синюю в белую полоску посередине, хлопчатобумажную спортивную шапочку. Фигура курила за сигаретой сигарету, покрывалась мелким дождем и туманом. Когда я подошел поближе, фигура обернулась на хлюп моих башмаков. Сердце мое вздрогнуло, и я замер. Это был Эдуард Стрельцов, великий футболист двадцатого столетия. Вероятно, страна, считавшая себя великой, могла остаться голодной без нескольких ведер картошки, накопанной ногами, творившими в свое время чудеса.
И я очутился в Тернополе. В то время — стотысячном, прекрасном городе, в ста километрах от Львова, с чистейшим озером в центре, с футбольной командой класса «Б» — «Авангард», с несколькими спиртовыми заводами вокруг и массой женщин польской красоты, обучавшихся в местном институте медицины. Бывший тренер «Таврии» — Володя Юлыгин позвал меня туда — «Хватит унижаться в дубле, здесь будешь королем и деньги хорошие, а там посмотрим. Я сам сюда ненадолго». Я был легок на подъем, собрал сумку, написал заявление об уходе и через три часа лёта оказался в райском местечке, откуда сразу же уехал играть в Дрогобыч, догоняя свою новую команду. Играть после высшей лиги в классе «Б», особенно пока не привыкнешь, легко, интересно и уважительно. Правда, пока идет масть. Первую игру я провел на подъеме — команда меня приняла прекрасно, тренер — понимал. Я играл на моем любимом месте — оттянутого, свободного нападающего. Сыграл, наверное, за Тернополь игр 14. Мы заняли четвертое место в зоне, и я стал своим в доску. Ребята были замечательные, тем более, если и пьешь с ними, и играешь на равных — никаких проблем.
В выходные дни тройная уха, спирт, река и, естественно, охота за красотками. Сразу же после первой игры меня посадили в черную «Волгу» и отвезли на три маленьких пригородных спиртовых завода. Там я написал заявление о принятии меня на работу в качестве дворника или еще кого-то… Естественно, никем я там не работал, но исправно на главной почте получал денежные переводы в общей сложности около 200 р. в месяц. Плюс еще зарплата в обществе «Авангард» — 140, ну, что-то подбрасывали и за выигрыши. В общем, играть можно было и нужно. Вратарь Шура Дегтярев, который потом стал вратарем «Черноморца», подружился со мной. Он был изумительным, я люблю его до сих пор. Единственное, чем он мучился, — не мог выбрать себе невесту и немного доставал меня с этой проблемой. Мы жили с ним всегда в одном номере, поддавали, вместе и получили приглашение в житомирский «Автомобилист» от Виктора Семеновича Жилина. Надо сказать, мы были молодыми, но отнюдь не детьми, ибо знали себе цену и знали, во что нас оценивают. Приглашали в команды по-разному — то телеграммой, то со специальным посыльным, то письмом. От Жилина я получил очень смешное письмо, которое начиналось так: «Александр, приглашаю тебя в «Автомобилист». Игра мне твоя нравится. Доплата — 300 и питание. Сообщи свое согласие». Для футболиста получать такие письма — одно приятствие — залог работы, денег, признание профессионализма. Но ни одного лишнего слова. Чтоб без зацепок там душевных — я тебя беру как лошадь, пока бежишь, а перестанешь, так же без сантиментов: «Александр, игра мне твоя не нравится и т.д.» Меня учили, что с тренерами дружить нельзя, если этот тренер не Борис Аркадьев, потому что в большинстве своем они слегка жуликоваты, льстивы, когда им это нужно, жестоки, когда ты им не нужен. Нужно играть и держать их на расстоянии: приблизил — все, тут же что-то потеряешь, ибо под видом надобности коллективу отберут у тебя, а дадут другому, хуже тебя, но только чтобы он не выступал. Это очень жестокие игры, но в них играют все, если, повторяю, они не Аркадьевы.
Так вот, с «Автомобилистом». Шура Дегтярев поехал в Житомир, там заиграл и его забрали навсегда в «Черноморец». Я же… Со мной — другая история. Где-то через месяца два я стал присматриваться к жизни в Тернополе, и поскольку местный обком тут же пообещал дать мне квартиру, то я понял, что, возможно, здесь придется остаться на всю жизнь. И я начал дуреть от этой мысли. Если не лето, то на улицах часов в семь — никого. Стадион, поддача, гулянки. Там же я подружился с прекрасным футболистом — Бобом Высоцким. Он почему-то тогда очень прилично «зажигал». Как-то мы разговорились. Он сказал, что поддает из-за того, что кто-то ему стукнул на его жену, мол, она в Питере заруливает с другим. Я спросил его прямо: «Слушай, Боб, ну а если бы ты был на ее месте и по полгода не видел мужа, что тогда, а гулял бы?» Боб посмотрел на меня очень грустно и честно сказал: «Не знаю, Санек, но натура-то у меня блядская…» Я долго успокаивал его, но все это бесполезно. Трудно попереть против самой жизни. Но я стал понимать, что Тернополь с моим футбольным успехом — это мой конец. Здесь я сопьюсь, здесь одна «конча и заспа» и превращусь в провинциального второго тренера моего друга первого, если к тому времени ему еще нужен буду. Я понял, что нужно делать отсюда ноги. Но как? Начальство и ребята поверили, что я приехал к ним навсегда. Но они не знали моего коварства.