Об амбициозности говорю так, потому что сам был такой, пока вовремя жизнь не обломала. Может быть, это и плохо, ведь жизнь под легким наркозом гораздо легче, даже если ты по уши в дерьме. Вот так и я 24-летним, набравшим игру, готовым играть где угодно, стоял перед ординаторской Центрального института травматологии и ортопедии и ждал, когда из нее выйдет или войдет Зоя Сергеевна Миронова — тогдашний бог всех сломанных футбольщиков, танцовщиков, гимнастов, конькобежцев и т.д. Вокруг меня носились белые халаты, таскались каталки с больными — «шел обычный операционный день. Я стоял и не мог сдвинуться с места, мои ноги так болели от зацепленных нервов — итог пятимесячных скитаний по разным врачам и больничкам, после которых становилось все хуже и хуже. «Не стойте здесь, она все равно вас не примет, идите через поликлинику…» — слышалось неоднократно за моей спиной. «Я уже был там, там очередь на три месяца вперед, а мне нужно сейчас, сегодня, я хочу через две недели выйти на поле», — проносилось в голове. Я стоял и ждал. Наконец, стая белых халатов, обтекая меня, промелькнула в ординаторскую, и через минуту из нее выглянула женщина, стройная, сухая, с яркими светлыми глазами, ей было немногим за пятьдесят и она была в классной форме. Это была Миронова. «Ну, что вы здесь стоите, вам же сказали, я принимаю в поликлинике…» В эту же секунду кто-то из проходивших задел меня чуть-чуть и я, пошатнувшись, скорчил такую рожу и такое шипенье испустил, что Зоя Сергеевна спросила: «Вы кто, что с вами?» «Я — действующий спортсмен, футболист». На это она закрыла передо мной дверь и ровно через несколько секунд снова открыла, но уже рукой ассистента. «Входите, раздевайтесь до пояса», — сказала Зоя Сергеевна уже совсем по-деловому. Осмотрев меня, она сказала своему окружению — будем вытягивать позвоночник под водой, сделать снимки и — на койку. Только привезите направление от вашей команды или спортобщества… Помаявшись еще два месяца, потому что бассейн был на ремонте, я все же летом залег в ЦИТО. Ну наконец-то, думал я, отойду от пьянок, подлечусь, и снова за свое. Целый день я пролежал в палате, обзнакомившись с тремя соседями — чемпион Грузии по фехтованию (мениск), конькобежец, чемпион Союза из Воркуты (порыв боковой связки колена), балерун, бывший партнер Галины Улановой, Жданов (отрыв бицепса правой руки: на репетиции поднял партнершу слишком резко). В этой компании я и пролежал три месяца. К вечеру первого дня ко мне подбежал какой-то мужичок из соседней палаты в спортивном костюме и сказал тихо: «Взносы». Ну я поверил и дал рубля три. Он исчез и появился через полчаса, сунув мне стакан под нос — микстура, сказал, я хлобыснул, о, господи, водка, стакан, без закуски… И понеслось. Потом я понял, почему так пили — ведь здоровые все, только локальная боль у каждого, а так… Чтобы убить время до выздоровления. Каждый ждал. Знаменитый балерун пил только чекушку коньяка, и то — на ночь. Жена приносила ему днем. Вечером он вставал посреди палаты, широко расставив ноги, правую руку в гипсе поднимал еще выше, левой раскрутив бутылочку, он вдруг моментально ввинчивал ее содержимое в глотку, затем широко размахнувшись, бросал ее пустую в открытое окно, в шумевший сосновый парк. Днем меня возили на вытяжку позвоночника. Процедура, надо сказать, не из приятных. В горячем бассейне меня подвешивали с гирями на бедрах, удерживался я на подлокотничках. После двух часов висения везли на каталке, и я лежал неподвижно, дабы не сорвать исправленное. Зоя Сергеевна была как старший тренер. Она и принимала, и также отчисляла, если узнавала о нарушениях режима. Сама в прошлом большая спортсменка, она понимала душу каждого, но не могла простить пренебрежительного отношения к своей работе. Вдруг приехал Георгий Сичинава, лучший полузащитник тбилисского «Динамо», игрок сборной, знали его тогда все, что-то у него было с ногой, не помню. Миронова сказала: «Полежишь немного — потом побежишь…» Так оно и было бы. На второй день он зашел ко мне и занял триста рублей - такой кутеж устроил, на все отделение. Дня три все крутилось и ходило ходуном — медсестры, охранник, таксисты, мотавшиеся в Аэропорт и обратно. Кто-то все же стукнул, и — крупно. В понедельник в отделении собрание, как в команде — за нарушение спортивного режима отчислить из больницы с сообщением в команду. Плевать он хотел, гордый ушел, занеся перед этим мне долг, хотя и гуляли вместе. Уважаю. И просили мы Зою Сергеевну за него, но она была как добра, так и непреклонна. Говорили, что особенно она стала непримиримой после того, как выдающийся прыгун в высоту попал к ней на операционный сто л и она почти полдня делала ему операцию и собрала по косточкам его ногу и сказала — вылежи, будешь еще прыгать. Через неделю к нему пришли друзья проведать его, выпили, он пошел на костылях провожать их и, спускаясь со второго этажа, упал и сломал всю ее работу. На следующий день Зоя Сергеевна его выписала. Это потом другой выдающийся хирург поставил его на ноги, но сначала было вот это.
Жизнь второго спортивного отделения шла своим чередом, как, вероятно, идет и сейчас. Люди сдруживались, уходили, появлялись опять. Зоя Сергеевна помнила каждого. Скольким футболистам она спасла футбольную жизнь, ведь она первая начала ставить игрока на прооперированную ногу после третьего дня с момента операции, заставляла разрабатывать колено, несмотря на боль. В больнице я прошел новую для себя школу жизни — я увидел человеческую боль, сам серьезно переболев. Победоносность, разгильдяйство как рукой сняло — я увидел — за все надо платить, и не деньгами, а здоровьем, жизнью, в сердцевине которой лежит огромная Боль, и все живое двигается в пространстве, превозмогая ее. Туда же в больницу пришла ко мне моя первая любовь и сказала, что выходит замуж, что я сильный, что выкарабкаюсь, я умолял не оставлять меня, хотя бы сейчас. Нет, именно сейчас, это даст силы, бред какой-то… и ушла. Туда же пришло известие из института, что я отчислен. Туда же за три месяца ко мне не пришел ни один из моих друзей, с которыми я играл в одной команде, не пришли во главе со старшим тренером, который считался мне другом… Да, слишком много произошло со мной тогда, я понял, как жизнь бывает добра и как бывает жестока, и что в принципе никому ты становишься не нужен, когда заболеешь, и что выбираться из этих ям нужно только самому… Но я мечтал, мечтал, что наконец поправлюсь и снова заиграю и все верну себе. Я не знал тогда, что для того, чтобы привести себя в порядок, мне понадобится два года, как минимум. Но я хотел быстрого выздоровления, гнал врачей, себя, потом понял — отдайся в руки времени, остановись, подумай, если будешь играть, то только лучше, от того, что станешь мудрей. И все же компанейство брало свое — каждую пятницу, после ухода врачей, мы собирались в одной из палат и жестоко поддавали, веселились, охали над своими болячками — у всех была надежда, молодость и Зоя Сергеевна. Весь огромный корпус ЦИТО был как бы отцеплен от нас, мы ехали в вагоне отделения спортивной травмы, хотя почти каждый знал, что на шестом этаже умирал от рака выдающийся грузинский футболист, бывший центральный нападающий тбилисского «Динамо» Автандил Гогоберидзе, и ни один врач не может ему помочь…