«Кто же я, если и теперь промахнусь?» - раздалось в мальчишеской голове. Нога яростно вонзилась носком в мяч.
Шлепок.
- А-а-а! - Максим заорал от обиды.
Синие глаза деда в удивлении взглянули на мальчика. Улыбка соскочила с его лица.
- Ну что ты, Максимка?..
- Почему ты всё время отбиваешь? - истерично прокричал тот.
Синие глаза непонимающе смотрели на внука.
- Ну бей, бей... Чего ты... - пробормотал дедушка.
Бесцельно и наотмашь врезал по мячу Максим, и мяч как-то сам, по привычке слабо шлёпнулся о застывшую ладонь старика.
Максим в плаче закинул голову к небу. Вскипавшая ребяческая бессмыслица усталой обиды начинала литься из его рта.
- Ну бей ещё, не останавливайся, бей, - говорил ему грустневший дедушка.
И Максим опять, не думая, бил, промахивался, кричал, дед всё так же стоял, машинально отбивая мячи. На каждый новый избалованный стон старик как-то бессмысленно и тихо усмехался и с застывшим от противных ему эмоций, растерянным лицом ждал нового удара. И всё это так продолжалось бессмысленно долго, пока десять минут совсем не кончились и не настала пора идти домой.
Максим замер и замолчал.
Дедушка, задумчиво опустив голову, вышел из ворот.
- Можно ещё один раз? - робко спросил внук.
Дедушка обернулся.
- Но ведь мы договаривались...
- Клянусь, один разик всего!
- Что всего один раз изменит?
- Ну, пожалуйста!
Дедушка нехотя вернулся в ворота.
- У тебя есть всего один удар, - вдумчиво начал он, но Максим уже зарядил по мячу, и мяч стремительно не влетел в ворота, а отскочил от дедовой ноги в поле.
- Ещё один, пожалуйста!..
Старик помотал головой и, взяв пакет, медленно пошёл за мячом.
Максим упал на колени и заплакал от детской обиды на проигрыш, на дедушку, на ворота, на пропущенный мяч, на себя; на всё сразу, и в то же время, не зная на что именно - от истинно детской обиды.
Когда он поднял голову от земли, дедушка уже был метрах в двадцати от коробки.
Максим в последний раз всхлипнул и побежал за ним. Нагнав, он спросил:
- Мы завтра ещё сходим?
- Сходим.
Мальчик молча пошёл рядом с нахмуренным дедом. Лёгкая прохлада сменяла душный воздух и трепала их по лицу.
- Дедушка, - спросил Максим чуть погодя, когда совсем успокоился, - а почему ты отбивал?
Старик удивлённо на него взглянул.
- Потому что по правилам надо отбивать.
- Да, понимаю.
Пасмурное небо окончательно потемнело. Фонарные часовые неподвижно несли службу на параде сумерек.
- Прости, дедушка, что я заплакал. Я знаю, что это нехорошо. Но так мне хотелось сегодня выиграть. А проигрывать... Ах, дедушка, но проигрывать так неприятно, так плохо...
- Плохо, неприятно, - кивнул дедушка.
Большое его лицо постепенно размякало, потому что твёрдые кислые мины ему были противоестественны. Синие добрые глаза старика глядели сквозь ряд припаркованных сбоку машин.
- Неприятно. Но и выигрывать оттого слаще.
Близилась ночь. По пористому чёрному асфальту улицы, под рыжим светом фонарей шли двое, пока не свернули в тусклые дворы.
Вечерней прохладой свободно и облегчённо веяло на распаренный город.
На безликих невзрачных стенах брежневки неспешно танцевал узор зажигавшихся окон. На землю падали красные звёзды бычков. Смех, говор и телевизоры сливались в единый шум, что эхом пронизывал пустую улицу.
Здание становилось домом.
Примитивность становилась простотой.
И было в этой простоте что-то великое.
2 августа 2018 г.