— Тут одна дверь, — ответила Елена Оффенбах и, весело предвкушая реакцию подруги, медленно потянула ржавую рукоятку, расположенную между правой фарой и правым нижним углом широкого проема, где раньше было лобовое стекло…
…И вся лобовая часть кузова, от днища до крыши, со скрипом повернулась на ржавых петлях, открыв доступ в салон. Руль и контрольная панель здесь были, как выяснилось, смонтированы на этой странной двери, больше похожей на люк яхтенной рубки.
— Ох, рыть их земснарядом! — это изречение свидетельствовало, что Анита не на шутку удивлена, и расписывается в непонимании технической ситуации.
— Сообщаю, — продолжила Елена, — это «BMW-Isetta-250» модель 1957 года, прозвана в народе «роликовым яйцом». Концепт придуман в Италии вскоре после Второй Мировой войны, а несколько позже лицензии были проданы в десяток стран. Большинство таких мотоколясок — примерно 160 тысяч единиц, включая модификации — было произведено германским концерном BMW, и именно этот продукт спас концерн от банкротства. Да, представь, Анита, в отличие от эпигонов вроде «Smart City», у «BMW-Isetta» надежная конструкция и реальная экономичность. Вот у «Smart City» вес 720 кило и движок 600 кубиков, как у обычной малолитражки. А у «BMW-Isetta» вес 360 и движок 250.
— Как у простого дорожного мотоцикла… — машинально отметила бывшая сварщица.
Елена Оффенбах согласно кивнула, и похлопала по крыше ржавой машины.
— Дальше, когда после Карибского кризиса финансовая ситуация изменилась, BMW прекратил производство этих штук.
— Почему? — спросила Анита, успевшая посмотреть модель поближе, и поменять свое первоначальное мнение, — Хорошая же штука, и дешевая, наверное.
— Потому и прекратил, что штука хорошая и дешевая. Ты разве не замечаешь, что чем дальше, тем больше на рынке появляется всякого дорогого говна, и тем меньше таких хороших дешевых вещей? Это политэкономия монополистического капитализма.
— Ну, ты меня за марксизм-то не агитируй, — проворчала Анита Цверг, — одна машинка, выпихнутая с рынка, это еще не показатель для всей политэкономии.
— Я не агитирую. Конечно, одна машинка это не показатель. Сокращение персонала и перенос верфи, где ты работала, из Голландии в Индию — тоже не показатель…
— Блин… Елена, давай не будем про политику, ну ее в жопу. Ты, все же, объясни: зачем купила этот кусок дохлой промзоны?
— Не зачем, а почему. Ты же хотела свою маленькую автомобильную фабрику.
Анита Цверг удивленно открыла рот, и после паузы спросила:
— Эй, послушай, при чем тут я?
— При том, что тебе тут близко. От твоей квартиры даже пешком четверть часа.
— Эй, еще раз: при чем тут я?
— А ты вспомни, — предложила Елена, — сколько раз ты меня выручала, когда у меня по объективным и субъективным причинам случалась жопа с деньгами?
— Ну… — Анита задумалась, — …Я не считала, но ведь это было так, по мелочи, а такой участок с застройкой, это же миллион евро, не меньше.
— На самом деле, все же, меньше. Я это купила с аукциона брошенной промышленной недвижимости по наводке ребят-германцев, Гюнтера и Ренаты Киршбаум. Я тебя еще познакомлю с ними. И, я тебе не дарю все это, а передаю в траст. Это значит: если ты начнешь получать с этого навар, то мне немножко перепадет, и Киршбаумам тоже. С другой стороны, тебе это в плюс, потому что мы поможем на старте, и по ходу дела.
— М-м… Я так понимаю, что это будет фабрика по производству таких машинок?
— Да, примерно так, но для начала — только по реставрации.
— М-м… — Анита Цверг попинала ногой борт мини-автомобиля, с которого с шелестом попадали кусочки отслоившейся ржавчины, — …Блин, я даже не знаю, получится ли такое реставрировать. Уж слишком оно того…
Елена Оффенбах беззаботно махнула рукой.
— Не смотри на то, что под открытым небом. Эти машинки остались тут потому, что не поместились вот туда. Там три яруса забиты такими же, но не ржавыми. Их отозвали с рынка в 1962-м, чтобы они не мешали продвижению модели «BMW-New-Class».
— Блин… — Анита посмотрела на трехэтажный корпус старого цеха, — …Сколько там?
— Чуть больше, чем до хрена. Зайдешь потом сама, и посчитаешь.
— Блин… Это ж нормальное производство нужно, чтобы все обработать.
— Производство в том цеху, — Елена махнула рукой в сторону почти нового ангара, — оно образца 2013 года, разработано и завезено германским же концерном BASF.
— Э-э… для чего завезено?
— Для того самого. Для реставрации микро-автомобилей «BMW-Isetta».
— Подожди, Елена, ведь BASF — это химическая фирма.
— И что? В период Великой рецессии было не до капризов вроде «это не наш профиль». Поэтому, дирекция концерна выделила дочернюю компанию «BASF-MySetta», которая занялась продвинутым народным микро-автомобилем, который делался бы из запасов брошенных полвека назад «BMW-Isetta». Можешь посмотреть рекламный листок.
С этими словами Елена протянула подруге четырехцветную распечатку с 3D-рисунком симпатичного автомобильчика, и стала излагать дальше.
— Компания «BASF-MySetta» разработала дизайн и технологию, купила этот участок с намерением, якобы, начать производство. Был оснащен инновационный карусельный конвейер, и завезена партия старых микро-автомобилей на первые два года работы.
— Почему «якобы»? — перебила Анита Цверг.
— Потому, что никто не собирался ничего производить. В декабре 2013-го на выставке покрутился сигнальный экземпляр машинки, и акции «BASF-MySetta» сразу взлетели на бирже. Концерн BASF получил ломбардный кредит под залог этих акций, закрыл дыры в своем бюджете, и переместил ряд своих предприятий из Европы, в Нигерию и Камерун.
Анита Цверг удивленно моргнула.
— Эй-эй, а что с этим почти готовым авто-предприятием?
— Ничего, — ответила Елена, — его бросили, и оно обанкротилось, акции в залоге у банка обесценились, но кредит был застрахован, и банк получил возврат от страхового пула, который из-за этого оказался на грани банкротства. Но, банкротства пула нельзя было допустить, поэтому Евросоюз дал ему 25-летний стабилизационный кредит за счет, как нетрудно догадаться, денег налогоплательщиков. А все, что осталось конкретно здесь, муниципалитет выставлял на торги раз пять, пока не подвернулась я. Теперь это наше.
— Бред какой-то… — проворчала бывшая сварщица.
— Не ломай себе мозг, — посоветовала Елена, — у нас есть классное предприятие.
— Ладно… Не буду ломать себе мозг. Слушай, поехали ко мне, у меня в холодильнике канистра домашнего вина. По дороге купим сосисок, и кетчупа, ну?
— А поехали, — решительно согласилась восходящая звезда теневой адвокатуры.
*40. Мусорный барон, цветочная королева и границы космоса
Между Копенгагеном и Амстердамом 630 км, и авиарейсы следуют почти с частотой городских автобусов. В основном это лайнеры, однако, немало чартеров, и авиа-такси. Конечно, авиа-такси — недешевое удовольствие, а из-за более низкой скорости, время полета вдвое больше, зато — в салоне можно поговорить без лишних ушей. Особенно удобны авиа-такси для разъездов в корпорациях, имеющих свой авиа-флот (и низкие внутрифирменные полетные тарифы). На борту данного авиа-такси, принадлежащего датской компании «Arctum SBA» (региональные североморские авиа-перевозки), были трое сотрудников компании. Из них полностью в курсе темы был лишь Расмус Мунк, генеральный советник дирекции по маркетинговой стратегии. Герр Мунк был (на вид) обыкновенный скандинавский дядька средних лет, с характерным брюшком — верным признаком стабильной семейной жизни и кабинетной работы. Второй персонаж, Олаф Тюрборг, выглядел совершенно иначе и мог бы играть в скандинавских кино-шутерах невозмутимого бойца а-ля Дольф Лундгрен. В компанию «Arctum SBA» он пришел из корпуса военных летчиков-миротворцев. Третий персонаж, Эйнар Нилсен, относился к мечтательному типу скандинавов, из которого выходят такие люди, как Тур Хейердал. Худощавый, немного нескладный, крайне энергичный и слишком увлекающийся. Его отличительным признаком были очки, которые постоянно соскальзывали с носа. Нос, вроде, такой же, как у всех, и очки стандартные — но вот соскальзывают, и все тут! В компании «Arctum SBA» герр Нилсен (доктор технических наук) занимал должность замдиректора специального конструкторского бюро, и был известен своим участием в национальной любительской космической программе «Copenhagen Suborbitals».