— Привет, народ! — крикнул гало-рок музыкант, успевший распаковать свой чемодан, в котором оказался синтезатор, пара динамиков и электрогитара.
— Wow! А-а… — послышалось в ответ.
— Программа, — продолжил он, — будет такая. Кое-что из последнего альбома. Потом две композиции из новенького, чего еще никто не слышал, а дальше — все по выбору самой красивой девушки на этой планете. Кто она — пока секрет. Так! Погнали! Компьютерная баллада «Вицлипуцли». У кого хватит драйва подпевать — вперед! Йо-хо-хо!..
…Через некоторое время к «Анаконде» подъехала полиция — по звонкам бдительных граждан, сообщавших, что рядом с кафешантаном «происходит очень подозрительное скопление возбужденной молодежи». К слову сказать: голландские бюргеры — самые бдительные на нашей планете. Если они видят на улице или в соседнем доме что-либо необычное (или просто выходящее за рамки их бюргерских представлений), то тут же вызывают полицию. Известный феномен: голландцы не задергивают шторы, даже если квартира просматривается с улицы или из окна дома, расположенного рядом. Одно из объяснений: это пережиток периода германской оккупации (тогда военный комендант запретил людям задергивать шторы — во избежание заговоров простив Третьего Рейха). Обычно гиды приводят другое объяснение: голландцы не задергивают штор, чтобы все вокруг знали: тут не делается ничего постыдного. Психологически более достоверный вариант этого объяснения: голландцы не задергивают штор, чтобы бдительные соседи (провались они!) не заподозрили бы чего-нибудь, и не вызвали бы полицию. Конечно, голландская полиция почти всегда доброжелательна и корректна, но на фиг надо…
…Так вот: полиция подъехала к «Анаконде» по звонкам бдительных граждан, и…
…Не стала вмешиваться. Потому что здесь есть принцип: если творится какой-нибудь безобидный беспорядок, то лучше просто последить за ситуацией, а не провоцировать вмешательством перерастание безобидных беспорядков в деструктивные и опасные. Следование этому принципу принесло позитивный результат. Вскоре после полуночи «возбужденная молодежь» спокойно разъехалась, не причинив никому никакого вреда (некоторое количество пустых жестянок от пива и мятых сигаретных пачек, случайно брошенных мимо урны — вот и все последствия).
…А в почти опустевшем зале «Анаконды» наступила тишина и, репортер локального молодежного ITV-канала «Фоносфера», прикативший на «горячую тему», наконец-то «добрался до тела» популярного гало-рок музыканта (а также и до персоны загадочной girlfriend этого музыканта). Столик в углу эстрады вполне годился для mini-talk-show.
Репортер (молодой парень по имени Ламмерт Ранет) щелкнул ногтем по микрофону, проверяя звук, сказал пару вводных фраз, и хлопнул в ладоши:
— Ну, что, начнем Сван? Что ты хотел бы сказать на старте?
— Вообще, — ответил Сван Хирд, — для начала: самое классное, это если ты поешь, а люди приходят послушать не потому, что была реклама, а просто потому, что им нравится.
— А ты нигде не анонсировал этот концерт? — уточнил Ранет.
— Точно. Нигде. Я и сам не знал, что буду петь. Я просто пришел на свидание с Еленой.
— Вот оно что! — обрадовался репортер, и повернулся к Елене Оффенбах.
— Так и было, — подтвердила она.
— А что за слухи, будто ты познакомилась со Сваном в тюрьме?
— Не в тюрьме, а в следственном изоляторе ГУ КП, — поправила Елена.
— Ого… — Ламмерт Ранет сделал большие глаза, — …Готическая романтика. Сван, а как случилась это безобразие с тюрьмой две недели назад? И правда ли, что после этого ты расстался со своей предыдущей гало-рок командой?
— Случилось просто, — ответил музыкант, — каким-то коррумпированным уродам сильно захотелось получить от меня ложные показания против Линды Вилворт. Что-то там про неаполитанскую мафию. Вот тут-то я и понял, какова цена всем нашим законам, правам человека, и всей тому подобной дребедени. Вот какая!
Он ударил ребром ладони левой руки по сгибу локтя правой, и пояснил:
— На тебя вешают обвинение, будто ты член криминального синдиката, и почти все твои друзья разбегаются, чтобы тоже не попасть в эту колбасу, а все твои права, про которые рассказывают в школе, перестают существовать. Как в триллерах про Гестапо. А Елена оказалась единственным человеком, который не побоялся в это полезть. Вот так!
— Жесткое знакомство! — произнес репортер, — Но, ходят слухи, что без неаполитанской мафии, все же, не обошлось. Участие вас обоих в круизе на самбуке «Могадишо»…
— …При чем тут мафия? — мгновенно перебила Елена, — Круизный проект принадлежит компании из Сан-Марино. Конечно, есть журналисты, которые думают, что «Италия» и «Мафия» это синонимы. Но ты-то, Ламмерт, к таким не относишься, правильно?
— Ни в коем случае не отношусь. Но — обсуждение интересных слухов, это мой хлеб. Я прошу не обижаться. Хорошо?
— Договорились, — согласилась она.
— Отлично! — репортер потер руки и повернулся к Свану, — Ходят слухи, что ты будешь участвовать и в следующем круизе, уже на самбуке «Финикия».
— Да, верно. Там интересная программа на две недели. Будет девять концертов с online трансляцией, из них пять в открытом океане, и один на Острове Погибших Кораблей.
— Скажи, Сван, а тебе не страшно лететь в Сомали, где пираты, и всякое такое?
— Ламмерт, а тебе не страшно выходить на улицу тут, в Амстердаме, где есть такие же исламисты-радикалы, что и в Сомали и, начиная с 2002 года, они регулярно совершают нападения и убийства? В Сомали ты хотя бы можешь купить пулемет и защищаться, а в Амстердаме — нет. Тебя сразу арестует полиция. Ну что? Тебе не страшно?
Репортер сосредоточенно помахал ладонями, а потом потер себе щеки.
— Брр… Ладно, Сван. Мой вопрос был дурацкий. Проехали, давай лучше о программе в круизе «Финикии». Ты сказал: девять концертов, верно?
— Да. Первый концерт будет сразу после прилета в Могадишо. Как тебе это?
— Круто! — воскликнул репортер, и посмотрел на Елену, — А ты не боишься за него?
— Понимаешь, — ответила она, — я только что услышала про этот сомалийский круиз.
— А я, — пояснил Сван Хирд, — только вчера подписал контракт, и…
— Про контракт мы поговорим без TV-камеры, — мягко остановила его Елена, — а сейчас рассказывай дальше про круизную концертную программу.
Елена Оффенбах шлепнулась в широкое кресло в гостиной, заложила ногу на ногу, и торжественно объявила:
— Знаешь, Сван, наверное, ты неплохой парень, но в голове у тебя не мозги, а опилки.
— Почему? — обиженно спросил он.
— Без понятия, — сказала она, — может, от генетики, а может, от неправильной диеты.
— Нет, я спрашиваю: почему ты так решила?
— Потому, что это единственное объяснение твоего согласия на эту аферу в Сомали. И, кстати, дай-ка сюда контракт, я посмотрю, под чем ты подписался.
— Вот, — сказал он, протягивая ей папку в черной обложке.
— Вот, — отозвалась она, взяла папку и начала листать, — черт знает что! Как ты с таким отсутствием мозгов, до сих пор жив? Я уехала всего на один день, и что? Черт с ней, с неопознанной женской особью, которая оказалась в твоей кровати. Но этот контракт! Японские камикадзе и то, наверное, не подписывали такую декларацию суицида.
— Но, — неуверенно произнес он, — там же записаны гарантии безопасности.
— Можешь подтереться этими гарантиями! — ответила она, — В Сомали нет регулярного правительства, столицу периодически берут штурмом какие-то банды, полиция ООН с трудом контролирует три ключевых точки в Могадишо, но даже в этих точках бывают внезапные террористические взрывы несколько раз в год.
— Что, правда? — спросил гало-рок музыкант.
— Да, черт возьми! Ты мог бы прочесть об этом в Интернете, если бы не поленился. Но, поздно об этом говорить. Одно радует: ты можешь взять с собой ассистента. И я с тебя снимаю хлопоты с поиском и выбором этого ассистента.
— Э-э… Как это ты с меня снимаешь хлопоты?
— Включи мозг, — лаконично предложила она.