(ЦИТАТА):
— А что здесь за люди живут? — спросила Алиса.
— Вон там, — сказал Кот и махнул правой лапой, — живет Болванщик. А там, — и он махнул левой, — Мартовский Заяц. Все равно, к кому ты пойдешь. Оба сумасшедшие.
— Зачем мне сумасшедшие? — сказала Алиса.
— Ничего не поделаешь — возразил Кот, — Все мы здесь сумасшедшие — и ты, и я.
— Откуда вы знаете, что я сумасшедшая? — спросила Алиса.
— Конечно, сумасшедшая, — ответил Кот, — Иначе как бы ты здесь оказалась?
(КОНЕЦ ЦИТАТЫ).
…Между тем, из здания аэропорта появилась команда из полдюжины негров, одетых в странный камуфляж: большие многоугольные коричневые пятна на почти белом фоне. Команда тащила две TV-камеры и еще какое-то репортерское оборудование.
— Вот, их мы ждали, — прокомментировал Хафун-Ади, — это называется «Giraffe-TV», из Кении. Первая TV-станция в Африке. Работает с 1930-го года. Так говорят.
— Ничего себе! — удивилась Елена (сообразив, что расцветка одежды команды — просто стилизация под окраску жирафов), — Полковник, а в 1930-м уже были TV-станции?
— Наверное, были, — ответил сомалиец, — но лучше тебе спросить у менеджера. Вот этот парень, который в темных очках под Майкла Джексона. Его зовут Нгуги Огинго.
…И как вскоре убедилась Елена Оффенбах, этот молодой кенийский TV-менеджер во многом имитировал стиль Майкла Джексона (конкретно — Майкла Джексона периода расцвета — середины 1980-х). Это слегка напрягало, но, если отвлечься от позерства, то следовало признать: Нгуги Огинго — дельный парень, и довольно приятный в общении. Правда, в маленькой кенийской TV-команде он был диктатором и тираном, но ребята признавали его право на тиранию и, похоже, что искренне гордились своим лидером.
Историю станции «Giraffe-TV» он рассказал Елене уже на борту фрегата «Бевервейк». Делать все равно было нечего. Задания связисту, технику, и трем TV-операторам были розданы, а Сван Хирд придирчиво настраивал свою гитару и синтезатор. И каким-то естественным образом, Елена вместе с Нгуги Огинго оказалась на одном из открытых мостиков 150-метрового фрегата, и там же оказался десяток банок «Гиннеса».
— Уф! Класс! — произнес Нгуги, шумно глотнув из банки, — Тебе нравится Африка?
— Пока не очень, — честно ответила Елена, подбросив такую же банку в руке.
— Да, — сказал он, — Могадишо сейчас не очень красивый город. А потом, Африка точно понравится тебе! Когда мы дойдем до Момбасы и Острова Зеленых черепах. Wow!
— Я верю, — сказала она, и спросила, — а правда, что Giraffe-TV работает с 1930-го года?
— Правда! — он кивнул, — Ты знаешь Ротшильдов?
— Эту банкирскую династию? Да, конечно, знаю.
— Вот! Эти Ротшильды, еще перед войной между Америкой и Европой…
— Что-что? — удивилась Елена.
— Война 1940-х, — пояснил кениец, — это когда Рузвельт разбил Гитлера.
— А-а… — протянула голландка, удивленная такой трактовкой Второй Мировой войны.
Кенийский TV-менеджер энергично покивал головой и продолжил:
— Еще перед той войной какой-то янки придумал телевизор. А Ротшильды сразу стали придумывать, как грабить людей этим телевизором. И начали с Африки. Почему-то у американцев и европейцев такой стиль, сначала грабить Африку, а потом друг друга.
— Вот неправда! — возмутилась Елена, — Наша страна всегда помогала Африке.
— Ладно, — он улыбнулся, — Не будем ссориться из-за политики. Лучше я расскажу, что дальше сделали Ротшильды. Они наловили тут жирафов, и устроили, вроде, ранчо под Найроби. Там до сих пор отель «Manor», очень дорогой. И они привезли TV-станцию.
— А! — догадалась Елена, — Значит, ваша TV-станция и правда связана с жирафами.
— Я про это и говорю, — подтвердил Нгуги, — но, в те времена телевизоры были слабые, дорогие, и мало кто их юзал. Потом началась война, и Ротшильды решили, что можно награбить больше в Европе, чем тут у нас в Африке. Наша Giraffe-TV завяла. Позже Лумумба хотел делать с нашей станции TV-пропаганду, как на Кубе, но его убили. Так каждый раз нам не везло с инвесторами.
Нгуги Огинго вздохнул, проглотил остатки пива, и выбросил жестянку за борт.
— …Вот. Лет 10 назад нашу Giraffe-TV хотели купить русские инвесторы. Они сильно поднялись на газе, который там подо льдами. Они даже привезли сюда сто миллионов долларов, и раздали взятки всем, кому надо в Найроби и Момбасе. Нам тоже немного перепало. Но потом, что-то у них случилось. Может, лед растаял и газ улетел. И опять оказалось, что мы никому не нужны. А сейчас, вроде, хорошо получилось. Нас купили греческие шипперы, которые делают деньги на сомалийских пиратах.
— Что? Греческие шипперы делают деньги на сомалийских пиратах?
— Да. Это их общий бизнес с американскими страховщиками и итальянской мафией.
— Нгуги, ты шутишь?
— Ой-ой-ой, Елена! Ты думаешь, что я шучу, потому что ты смотришь DW и CNN, где показывают, что сомалийские пираты, это голодные обдолбанные огрызки, которые с автоматами ходят у берега на деревянных моторках и лазают по веревкам на танкеры. Подумай реально: разве может большой бизнес принадлежать таким огрызкам?
— Это было бы странно, — признала она.
— Это было бы невозможно, — поправил он, — настоящие пираты ходят вот на чем!
И он показал рукой в сторону соседнего пирса. Там три знакомых БТР-40 заезжали на палубу скоростного десантного катера. На флагштоке катера трепетал зелено-красный вымпел с белой звездой. Елена поняла, что это — корабль Хафун-Ади, но вот вымпел…
— Нгуги, а чей там флаг?
— Ольтре-Джубийский.
— Какой-какой?
— Ольтре-Джубийский, — повторил кениец, и пояснил, — крайний юг Сомали делится на Республику Азания, столица — Доблей, и доминион Ольтре-Джуба, столица — Кисмайо.
— Ах да, точно, — Елена хлопнула себя по лбу, — я забыла, что Джубаленд распался.
— В Сомали все быстро меняется, — прокомментировал Нгуги Огинго, — теперь Ольтре-Джуба строит свою политику, нужен PR, поэтому итальянская мафия купила нас. Мы хороши для PR, мы самая первая TV-станция в Африке, значит мы — авторитет. Wow!
Самбука «Финикия» резво шла курсом зюйд-вест под бакштагом, мощно надувающим единственный парус — «латинский треугольник». За кормой растворялась в темноте и постепенно исчезала россыпь огоньков порта Могадишо. Герой прошедшего сумбурного дня — Сван Хирд стоял около леера на корме, и старался отрыгнуть в море остатки ужина. На самом деле, отрыгивать было уже нечего — просто, нервная система продолжала упорно реагировать на сомалийский «косячок», выкуренный Сваном после концерта (для снятия перенапряжения).
Елена Оффенбах стояла рядом на подстраховке, чтобы гало-рок музыкант случайно не вывалился за борт, вслед за ужином. Сван переживал и свое состояние и (к тому же) ее присутствие в такой не самый эстетичный момент его жизни.
— Слушай, — сказал он, продышавшись после очередного спазма, — может, ты пойдешь в каюту, а? Честное слово, я не маленький. Ну?
— Дважды «ну»! — буркнула Елена, — Не надо тут курить, что попало, тем более — после алкоголя. А раз уж так вышло, считай меня дежурным полисменом на посту.
— Черт… — уныло выдохнул Сван, — …Как меня плющит. Слушай, Елена, а концерт как вообще? Если по твоему мнению? Только честно.
— Концерт, что надо, мне понравилось. Честно. И ребятам на фрегате «Бевервейк» тоже понравилось. Считай: ты поддержал наших военных моряков в этой долбанной жопе.
— Классно, если так, — сказал он.