— По сюжету, — предположил бизнесмен-янки, — сейчас ты скажешь, что выведала своими партизанскими методами Иао у Кэтти.
— Верно, Гарри, я скажу. Когда боги смеются. Вот ключ. Но, сложный. Иао прочла — не поняла. Элам прочел — сказал: «буду думать». Я прочел — совсем не понял. Объясни.
Тут Лумис Нбунгу еще раз продемонстрировал свою замечательно-открытую улыбку. Отказать ему в объяснении было бы некрасиво и неправильно. А пытаться объяснить многослойную и крайне неоднозначную новеллу Джека Лондона «Когда боги смеются», созданную в 1911 году, казалось, невозможным. Подумав всего секунду, Лессер принял необычный вызов своему интеллекту и риторике… Он похлопал ладонью по корпусу старой торпеды, а затем вызвал в памяти центральный фрагмент новеллы:
«Марвин Фиск и Этель Бейрд не стали богами… Но отдадим должное этим любовникам: они вели большую игру. Так до них никто не играл, и вряд ли будет играть. Никто до них не знал такого упоения любовью. Поцелуй не убил их любви. Своим отказом удовлетворить ее они сообщали ей все новую жизнь. И любовь их безумствовала, раздираемая на части желанием. Поистине это было любовное исступление, и оно не только не утихало, но разгоралось с каждой неделей, с каждым месяцем. Они жаждали друг друга и томились той сладостной болью, той упоительной мукой, которой никто не знал и никто не узнает. Но вот задремавшие боги встрепенулись. Они подняли голову и посмотрели на мужчину и женщину, которые насмеялись над ними. А те посмотрели однажды утром друг другу в глаза и… Прочли там не любовь, а безразличие. Желание умерло. Вы понимаете? Умерло желание. А они ни разу не обменялись поцелуем…».
…Лессер еще один раз хлопнул ладонью по корпусу торпеды и произнес:
— Идея Джека Лондона прямая и простая, как гвоздь. Боги устроили так, что человека притягивает лишь мечта. Если мечта сбывается, то она перестает быть мечтой, быстро превращается в обыденность, и рассыпается в пыль. Так бывает, в частности, в любви. Неутоленное сексуальное влечение к кому-то — это мечта. Сохранить ее можно, только избегая реализации. Проблема в том, что неутоленная любовь перегорает, и боги опять смеются над неудачной человеческой попыткой продлить жизнь мечте.
— У-у… — протянул кениец, — …Этот Джек верил в каких-то очень недобрых богов.
— Жизнь у него была трудная, — сказал Лессер, — в добрых богов верить не получалось.
— У-у… Будто у других жизнь простая. Хм! А почему поцелуй?
— Что — поцелуй? — не понял бизнесмен-янки.
— Почему поцелуй, а не секс? — уточнил Лумис, — Поцелуй ведь не так уж важен.
— Ах, вот ты о чем. Видишь ли, Джек Лондон получил пуританское воспитание. Тогда в Соединенных Штатах другого воспитания просто не было, по крайней мере, у белых. И называть коитус — коитусом считалось аморальным. Поэтому в тексте — поцелуй.
— Хм! А коитус — это что?
— Это вот.
Тут Лессер, не тратя слов, выполнил пальцами интернациональный жест, выражающий упрощенную динамическую геометрию акта телесной любви.
— А-а! — Лумис Нбунгу улыбнулся и покивал головой, — Я примерно так и понял. Но, ты объясни: при чем тут ты и Кэтти. У вас же все хорошо с этим, как его, коитусом, да?
— Видишь ли, Лумис, мы с Кэтти неисправимые романтики, и мы по-своему решаем ту задачу, которую нарисовал Джек Лондон. Мы движемся по независимым орбитам, мы пересекаемся урывками, мы хватаем друг друга в объятия. Затем, орбиты уносят нас на сотни миль друг от друга. И мы любим издалека, мечтая снова пересечься.
— Уф… — выдохнул кениец и выразительно постучал себя пальцем по лбу.
— Ты считаешь нас сумасшедшими? — невозмутимо спросил Лессер, — Что ж, может, мы действительно сумасшедшие. А может, это вселенная сумасшедшая, просто люди так привыкли жить в ней, что уже не замечают.
— Вселенная не может быть сумасшедшей, — возразил Лумис, — у вселенной нет ума. Это никак невозможно — сойти с того, чего у тебя нет. Логика, вот! И я не понимаю, как вы будете заниматься детьми? У маленьких детей своей орбиты быть не может.
— Мы не задумываемся о детях, — ответил Лессер.
— Что, вообще? — удивленно переспросил Лумис Нбунгу.
— Не задумываемся в практическом плане, — уточнил янки, — а в теоретическом, знаешь, порождать еще одного жителя этой дискомфортной вселенной… Какой смысл?
Тут оливковокожий кениец от изумления поморгал глазами, и недоверчиво спросил:
— А шкипер Кэтти тоже так думает?
— Лумис, я не могу быть уверен в том, что думает Кэтти, но мне кажется, что да.
— Если так, Гарри, то очень печально. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы мои дети жили в компании с вашими детьми, а не с какими-то ундерхуманами.
— М-м… Лумис, где ты подхватил словечко «ундерхуман»?
— У Бен-Бена, конечно! И не говори, будто это гитлеровское слово! На самом деле его придумал американец доктор Стоддард из Гарварда, когда про Гитлера никто не знал!
— Я и не говорю, — ответил Лессер, — а что касается твоих пожеланий… Мне жаль, но по-моему, человечество, как эксперимент эволюции, себя исчерпало. На наш век хватит и, возможно, еще на пару поколений, а потом люди пойдут к черту вслед за птицей додо.
— А, по-моему, Гарри, ты зря поверил лженауке из рекламы гипер-лайнера.
Бизнесмен-янки покачал головой.
— Нет, чепухе про 5000 дней до апокалипсиса я не поверил. Но, существуют настоящие научные прогнозы. Там срок на порядок больше, и аргументы там серьезные. В любом случае, человечество деградирует. Посмотри TV, и сам убедишься.
— Мне, — ответил кениец, — больше нравится смотреть на тех, кто вокруг. А те, которые в телевизоре — плевать мне на них. Пусть идут на хрен, догонять птицу додо.
— Что ж, Лумис, у каждого свое мнение.
— Гарри, я понимаю, что у каждого свое мнение. Но я не понимаю, какое мнение у тебя. Сейчас я задам прямой вопрос. Если не хочешь отвечать — дело твое. Я не обижусь.
— Такое предисловие меня уже пугает, — с легкой иронией проворчал Лессер.
— Это шутка, конечно, — мимоходом заметил Лумис Нбунгу, и спросил, — как ты попал на гипер-лайнер?
— Просто, — отозвался янки, — мой дед предложил мне определенные деньги, чтобы я там присутствовал в качестве шпиона, и держал руку на пульсе. У меня, видишь ли, весьма сложные взаимоотношения с дедом. Я не включен в ближний круг родственников.
Кениец удовлетворенно цокнул языком.
— Да! Элам мне говорил: «наверное, Гарри там шпионил для Джулиана Бронфогта». И, знаешь, что еще говорил Элам?
— Пока не знаю.
— Он говорил: «Будь Гарри таким, как он хочет показать — сидел бы под пальмой около бассейна в Нуси-Бе на Мадагаскаре, любовался своей красивой подружкой, пил пиво с лобстерами и плевал на все, поскольку денег у него теперь до хера и больше». Вот!
— Что ж, — бизнесмен-янки пожал плечами, — Элам тоже имеет право на свое мнение.
— У-у! Значит «no comments», как говорят политики, да, Гарри?
— Ничего подобного, Лумис. Просто, я сейчас не понял вопроса.
— Вопрос вот: ты рисковал своей задницей ради проекта, а зачем?
Гарри Лессер снова пожал плечами.
— Сам не знаю, зачем. По инерции, наверное. Теперь сижу с подпорченной кармой.
— Эй-эй! — сказал Лумис Нбунгу, — Не расстраивайся из-за семерых ундерхуманов, цена жизни которых — плевок! Зато теперь султан уважает нашу волю! Ты хорошо сделал!
— Вот тут, Лумис, я действительно скажу: «no comments». На самом деле, у меня очень серьезная проблема. Я прилип к этому проекту, и уже не могу остановиться.
— Ха! Может быть, все дело в том, что такой проект не поднять в одиночку, а ты привык рассчитывать только на себя. Но сейчас можно рассчитывать на нас. Мы не предаем.
— Да, я это знаю, — ответил Лессер, — и от этого мне становится по-настоящему страшно.
— Почему страшно? — удивился оливковокожий кениец.
— Потому… — начал янки, потом передумал говорить, и махнул рукой, — …К черту эту философию, Лумис. Лучше давай подумаем насчет геологических разломов.
— Давай! Только я спрошу еще одну вещь, ладно?
— Спрашивай, Лумис. Никаких проблем.
— Гарри, почему ты купил остров Ассумптион на такую странную контору?