Не вдаваясь здесь в терминологические подробности, можно лишь заметить, что отождествлять всёчество и эклектизм некорректно и непродуктивно хотя бы потому, что всёчество по самой своей сути переводит понятия заимствования, цитирования, копирования в иную плоскость и предполагает гораздо более оригинальный взгляд на природу художественного творчества. Собственно говоря, именно тогда впервые был продекларирован принцип «искусство про искусство», получивший затем такой мощный резонанс в художественной культуре XX в.
В конце ноября 1913 г. письмом в редакцию «Биржевых новостей» было объявлено о предстоящем «первовечере всёков», назначенном на 10 декабря в зале Тенишевского училища:
«Художники и поэты Н. Гончарова, И. Зданевич, М. Ларионов, М. Ле-Дантю, Левкиевский, Романович, Фаббри и др. устраивают “первовечер всёков”, посвящённый новому течению – всёчеству, борющемуся против ретроградности футуризма, полагающему, что роль футуризма сыграна, и он, как отсталый, должен быть упразднён, и имеющему в виду свободное от времени и места мастерство. Намечены доклады: М.В. Ле-Дантю – “Всёчество и живопись” и И.М. Зданевича: 1) “Всёчество и ретроград-футуризм” и 2) “Всёчество и Наталья Гончарова”. Также будет прочтён манифест и показаны снимки с работ Н. Гончаровой, Ларионова, Ле-Дантю, с народных произведений, с искусства негров, египтян, китайцев и т. п.»[39]
Начиная с осени 1913 г. Зданевич окончательно утверждается в роли «неистового трибуна», в стремлении к которой ещё раньше признавался матери. Его выступления, оставлявшие ощущение талантливой эскапады, могли быть в одно и то же время наглыми и весёлыми, беспринципными и расчётливыми, остроумными и грубыми. Позиция всёка позволяла ему с лёгкостью расправляться с любыми противоречиями, на которых его можно было бы при желании подловить. Эти противоречия он даже не игнорирует – он вводит их в ткань своего поведения, своей лексики, своей идейной программы.
В качестве характерного образца этой тактики можно назвать интервью с Ларионовым и Зданевичем в журнале «Театр в карикатурах», скорее всего, подготовленное к печати самим Зданевичем:
«– Вы футуристы?
– Да, мы футуристы.
– Вы отрицаете футуризм?
– Да, мы отрицаем футуризм, пусть он исчезнет с лица земли!
– Но вы противоречите сами себе?
– Да, наша задача противоречить самим себе.
– Вы шарлатаны?
– Да, мы шарлатаны.
– Вы бездарны?
– Да, мы бездарны.
– С вами нельзя говорить?
– Да, наконец…
– Но ваши пожелания на год?
– Быть верными самим себе»[40].
Этот текст впоследствии получил название «Да-манифеста» и вместе со статьёй «Почему мы раскрашиваемся?» (также обретшей статус манифеста и своеобразного credo) стал воплощением анархистского бунтарства Ларионова и Зданевича.
Весной 1914 г. Зданевич вновь выступает с докладом о творчестве Гончаровой в связи с её выставкой уже в Петербурге, в Художественном бюро Н.Е. Добычиной, но на этот раз переносит акцент на противопоставление всёчества футуризму – изобретая для этого яркую и остроумную форму: «Кинематографическим фирмам я могу предложить занятный сценарий». В конце этого «занятного сценария», в котором действуют и соратники, «подлинные бунтари» (Гончарова, Ларионов), и противники, «шайка тёмных личностей» (братья Бурлюки, Маяковский), и «отставной военный фармацевт» (лейб-медик Н.П. Кульбин), футуризм ждала «отвратительная, бесславная смерть»[41].
После того как пропаганда всёчества была перенесена в Петербург, деятельность Зданевича свелась в основном к стычкам со всеми левыми петербургскими группировками подряд. В газетах сохранились об этом откровенные свидетельства:
«Футуристы разбились на мелкие группы и кружки и деятельно предаются взаимному оплёвыванию.
Каждый кружок старается занять доминирующее положение. Провозглашаются новые программы, выпускаются манифесты, которые назавтра же лопаются, как мыльные пузыри.
Петербургские футуристы не желают признавать московских.
Московские “всёки” издеваются над петербуржцами.
В Петербурге некий доктор Кульбин пытается объединить различные умирающие направления и объявляет себя вождём футуризма.
При этом доктор Кульбин действует без разбора, и под знаменем нового “академического” футуризма оказываются и эгофутуристы, и Гилейцы, и “Мезонин поэзии”, и никогда о футуризме не помышлявшие акмеисты.
39
Письмо в редакцию // Биржевые ведомости. Веч. вып. 1913. № 13881. 29 ноября. С. 4. Искажённые в газетном тексте фамилии Ле-Дантю и Фаббри исправлены. Существует эскиз афиши, выполненный Ле-Дантю: «7 декабря 1913 года. Первовечэрвсёков» (Experiment/ Эксперимент. 1995.Vol. 1. С. 208).
40
Наше праздничное интервью с футуристами //Театр в карикатурах. Москва. 1914. № 1. Январь. С. 19.