7
В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу
<Тифлис, 21 февраля 1913 г.>
Торжества. Парады. Флаги. Мороз. Ветер, пыль и солнце. Я зябну, кисну и… скучаю. Ужасно рада, что комната хорошая, не особенно далеко, а главное: обед дома! (4 яйца 1 б<утылка> мол<ока>) Теперь мне как-то поспокойнее. Комнатка светленькая, еда обеспечена. Ах, какой ты транжир, сколько денег размотал и, наверное, сидишь теперь с опустошёнными карманами. Выехал из дома 4 ф<евраля>, взял 20, получил от Л<арионова> 10, занял 25, получил 50, ещё получишь от папы 30 и из Универ<ситета> 25, т. е. к 5 марта = 160 р. Каково? Говоря по правде, «настоящему» студенту должно бы достать на четыре месяца, а такому, как Барт44, и на целый год. А ему до сих пор письмо не написано, всё нет времени, вернее, настроения. Продолжаешь дежурить при спящем М<ихаиле> В<асильевиче> – охота тебе! Ему не проснуться. Папа послал тебе деньги по почте так, что ты их, пожалуй, ещё не получил, но они высланы 19<-го>. Кирилл на верху блаженства: купил «Веру» и заказал брюки у Бейлейсона. Как мало нужно для блаженства, правда, и радость-то на час! В общем, тускло что-то, от холода, вероятно. Будь здоров, золотенький; не говорю: «Занимайся хорошенько, а кушай как следует, и поменьше угощай других». Кирилл тебя «лобызает».
В. Здан<евич>
8
В. К. 3даневич – И. М. 3даневичу
<Тифлис, 23–24 февраля 1913 г.>
Дорогой «двойной» подбородочек – «пободик», по-прежнему… а зачем нахмурился до канавы на лбу? А стрижен-то как арестант! Ещё раз повторяю, что очень рада за приличное устройство, и солнышко получаешь! Ну, это действительно приз, довольно неожиданный. Не забывай только «четыре яйца и 1 б<утылку> молока». Телегр<амму> вчера получили в момент блиноедения. Папа сказал: «Хотел выгадать на переводе, посылай телеграмму!» Читал ли ты московские газеты? Во всех вопль, крики, негодование по адресу Волошина и Бурлюков45. Яблоновский46 объявил анкету, и в «Рус<ском> Слове» теперь целые столбцы негодующих писем. Уезжая, ты сказал мне, что нигде выступать не будешь, а теперь опять толкуешь о репинском выступлении. Я очень прошу тебя не делать этого. Очень. И вот почему. Всякое выступление должно иметь какой-нибудь смысл и цель, тут же ты заведомо идёшь на обругание… К чему? Ничего не доказывая, для того, чтобы тебя ругали, шикали, свистали… Согласись, что это развлечение очень дурного толка. И напрасно ты стараешься меня уверить, что это тебе доставляет удовольствие. Неправда. Это безобразно нервирует, портит характер, приучает к какому-то эстрадному хулиганству. Теперь у тебя много дела, и делай его, нет необходимости становиться в позу и говорить разные словечки и упиваться бранью! Пожалуйста, сыночек, не надо. Неугомонный – отлично, но не в такой уже степени. От А<лександра> П<етровича> получила письмо, пишет, что так занят, что археологический оставил в стороне, только тебя смутил им47. Дело разбиралось 18<-го>. Канчели вёл защиту просто глупо, никак я от него не ожидала такого тона и такой некорректности. Он начал с того, что Матв<еева> нанял «какой-то Тер-Степаньянц. (?)»– для чего-то приделал окончание «яиц» к просто «Степанов», подчеркнул это окончание и как бы хотел этим сказать: стоит ли с этим считаться? Дальше выходит, что Матв<еев> мог преподавать в торговой школе «Тер-Степанья<н>ца» но, когда дело дошло до Ком<мерческого> училища, то «утверждённый директор его Г. Махатадзе48» – опять подчёркнуто – уволил его, как немогущего соперничать с высококультурными и высокообразованными коллегами. Лапинский просил отложить дело для представления доказательств, что «какой-то» ТерСтепанов создал Ком<мерческое> уч<илище> и имел право считаться его директором. Резолюция ещё не объявлена, но дело проиграно, я так думаю49. Ничего не пишет А<лександр> П<етрович> о нём, я сама напишу. В зале заседания суда, в коридорах, везде повсюду шмыгали адвокаты. Старые, молодые, большие, маленькие, но все с портфелями. В зале, где разбиралось дело А<лександра> П<етровича>, все скамьи были унизаны адвокатской богемой. Сколько их! Неужели все имеют практику? Неприятно мне почему-то было смотреть на них – улавливателей клиентов. А Канчели никуда не годится! Да ещё так смешно был подстрижен. Знамя моё вышло на славу, даже Кирилл одобрил. Вот <рисунок пером>. На яркосинем атласе наверху вышиты белые листья – гимназический значок – внизу золотые буквы: Т. IV. Г., всё обшито золотой бахромой, кистями… Поёт, танцует! Но возиться с ним мне надоело очень, да и устала я. Два первых дня была отвратительная погода, сегодня ветер затих, потеплело. Особенного ничего. Немного иллюминации, шарманки, парады и только.