Мне тогда впервые пришла в голову мысль, что Инспекторат, надзирающий за учебным процессом, вряд ли одобрил бы такую вольную интерпретацию. Хотя, постепенно знакомясь с тем, что творилось на Диких землях, я невольно приходил к заключению, что, возможно, в рассуждениях отца Либби была определенная правота.
Должен сказать, что нашей школе исключительно повезло. За все время пребывания в ней – а это с третьего по десятый класс – я помню лишь три ситуации, когда объявлялось чрезвычайное положение. Причем первый случай – тогда с повальным насморком и высокой температурой слегла чуть ли не половина учащихся – согласно выводам экспертной комиссии Инспектората, был феноменом эндогенным. Проснулась одна из традиционных версий гриппа, вакцину против которой удалось быстро найти в архивах.
Отделались легким испугом.
Зато прорыв «серой плесени» запомнился мне надолго.
И «серой», и «плесенью» ее называли чисто формально. В действительности она представляла собой наросты почти прозрачного мха, образовывавшегося на дверях, на стенах, вообще на любой гладкой поверхности. Невооруженным глазом заметить ее было трудно, но стоило чуть коснуться хрупких, острых пушинок – концы их тут же обламывались, проникая под кожу, и по всему телу начинали возникать множественные нарывы. Процесс отравления шел очень быстро. Одним из первых умер учитель Шалыта, который вел у нас курс по модернизации человека. Погибли несколько учеников, в основном младших классов, где «правила ББ», биологической безопасности, еще не стали безусловным рефлексом. Остальные же, разбитые на мелкие группы, почти неделю провели в подвалах, дворовых флигелях, мастерских, просто в палатках, пока шла тщательная дезинфекция жилого корпуса.
А год назад, прямо в середине урока, вдруг жутко завопила сирена, так что мы все панически повскакивали с мест, и с внешней части периметра донеслась отчаянная стрельба. Оказалось, что, проломив ограду, ползет на территорию школы биомеханический монстр, толстая четырехметровая ящерица, покрытая бронированной чешуей. К счастью, это порождение киборгизированных городов уже изрядно протухло: снаряд из пасти ее не выстрелил, а просто шлепнулся на землю и не взорвался, обе плечевые пушки тоже заклинило, мы особого ущерба не понесли, но сам полуразумный механозавр еще долго хрипел и дергался, взбивая почву ударами режущего хвоста, пока не прибыла из Города бригада техников и не разобрала его на части. Краем уха я слышал потом, что по состоянию этого ящера эксперты сделали вывод: города Механо, созданные киборгами, уже выдыхаются и вряд ли представляют для нас какую-нибудь опасность.
Двум другим школам досталось гораздо сильнее. Одна из них, неподалеку от нас, была в позапрошлом году практически полностью уничтожена при внезапном нападении пчел-убийц, выведенных – тут уже ни тени сомнений не было – феминными биоконструкторами. Пчелы прорвались даже в Город: ближний к школе район пришлось протравливать облаком дисперсных инсектицидов. И все равно потом, в течение нескольких месяцев, то здесь, то там обнаруживались скрытые гнезда. А что произошло с другой школой, на северо-западе, непонятно до сего дня. Просто однажды утром она не вышла на связь, и срочно высланные туда роботы-наблюдатели диагностировали у контингента тотальное кататоническое возбуждение: и преподаватели, и ученики беспорядочно бродили по территории, при этом дергались, словно пораженные судорогами, произносили страстные, но совершенно бессмысленные монологи, визжали, истерически хохотали, плакали, хрюкали, до крови расцарапывали себя ногтями, а через сутки – двое впадали в ступор и у них останавливалось дыхание. Определить возбудитель болезни не удалось. Теперь на месте обеих школ – карантинные зоны, выжженные напалмом.
В общем, настоящие бедствия обходили нас стороной.
Нашей школе в самом деле везло.
Так мы считали, пока, будто тень ада, не накрыла нас «слюдяная чума».
Сложности у меня начались в последнем классе. Нет, конечно, еще два года назад я тоже ни с того ни с сего попал в неприятную ситуацию. В школе у нас особое внимание уделялось физическому воспитанию. Тренировки, и достаточно интенсивные, происходили ежедневно, после уроков и длились не менее часа. Взмокали мы на них – ой-ей-ей! Так вот, неожиданно выяснилось, что я бегаю быстрее всех в группе, что я прыгаю, оказывается, тоже выше всех, что я отжимаю восьмикилограммовую гирю такое количество раз, которое не снилось даже Мармоту, он у нас по этому делу был чемпион. Причем я и не очень-то напрягался. А когда кряжистый недоумок Мармот, разъяренный потерей неофициального титула, полез в драку, я, легко уклонившись от его кулака, в ответ вмазал так, что Мармот прямо-таки впечатался в стенку.