Я долго вызывал Вивича, но ответом была лишь мертвая тишина. Я проверил счетчиком Гейгера, не заслоняет ли меня и здесь ионизированный газ. Не исключалось, что короткие волны не могли пробиться из узкой расщелины, поэтому без особого желания я превратился в облако, свечой взмыл вверх в черный небосвод и, паря, словно птица, опять принялся вызывать Землю. Разумеется, никакой птицей я не был, ведь без воздуха невозможно удержаться на крыльях, но так у меня как-то вырвалось, наверно, просто звучит красиво.
IX. Визиты
С неудачных закупок я вернулся, словно во сне. Сам не знаю, как оказался в своей комнате, так силился понять, что же произошло перед магазином. Не имея ни малейшего желания оказаться за столом с Грамером и ему подобными, я съел все печенье, спрятанное в ящике письменного стола, и запил его колой. Уже смеркалось, когда в дверь постучали. Решив, что это Гоус, я открыл. Там стоял незнакомый мужчина в темном костюме, с плоской черной папкой в руке. Не знаю почему, он показался мне представителем похоронного бюро.
— Разрешите? — спросил он. Я молча посторонился. Не оглядевшись, он уселся на стул, где висела моя пижама, положил папку на колени и вынул из нее довольно толстую пачку бумаг, а из кармана — старомодные очки и, нацепив их на нос, долго и молча смотрел на меня. Волосы у него были почти седые, но брови черные, худое лицо, опущенные уголки бескровных губ. Я стоял возле стола не двигаясь, а он положил на столешницу визитную карточку. Кинув на нее взгляд, я прочел: «Профессор, доктор Аллан Шапиро». Адрес и номер телефона были напечатаны так мелко, что разобрать их я не мог, но брать карточку в руки не хотелось. Меня охватило безразличие усталости, немного напоминающее сонливость.
— Я невролог, — сказал он. — Достаточно известный.
— Кажется, я вас читал… — пробормотал я неуверенно. — Каллотомия, латерализация функций мозга… Верно?
— Да. Кроме того, я советник Лунного Агентства, и только благодаря мне вы могли вести себя так, как вам хотелось. Я считал, что в теперешнем состоянии вас следует охранять, но не более. Попытка сбежать была ребячеством. Прошу понять. Вы стали носителем сокровищ, которым нет цены. Geheimnisträger,[143] как говорят немцы. За всеми вашими поступками постоянно наблюдали, и не только Агентство. Пока нам удалось предотвратить восемь попыток похищения, мистер Тихий. Уже на пути в Австралию вы находились под наблюдением специальных спутников, и не только наших. Всем своим авторитетом я противился требованиям политиков, которым подчинено Агентство, арестовать вас, признать недееспособным и так далее. Некие советы, полученные вашим другом, ценности не представляют. Когда ставка так высока, закон перестает действовать. Пока вы живы, все заинтересованные стороны находятся в положении пата. Такое не может продолжаться до бесконечности. Если они вас не заполучат, то убьют.
— Кто? — спокойно спросил я. Видя, что визит затягивается, я уселся в кресло, сбросив на пол несколько газет и книг.
— Не имеет значения. Вы проявили — так считаю не только я — добрую волю. Ваш официальный рапорт сравнили с тем, что вы писали здесь и закопали вместе с банкой. Кроме того, в качестве tertium comparationis[144] Агентство располагает всеми записями с базы.
— И что? — спросил я без особого интереса, только потому, что он сделал паузу.
— Частично вы писали правду, а частично вынуждены были выдумывать. Это не было преднамеренной ложью. Вы верили в то, что содержалось в рапорте, и в то, что тут написали. Когда в памяти возникают пробелы, всякий нормальный человек пытается их заполнить. Совершенно бессознательно. Впрочем, не известно, стал ли ваш правый мозг действительно сейфом.
— То есть?
— Каллотомия могла быть не случайной.
— А какой?
— Отвлекающим маневром.
— Чьим? Лунным?
— Вполне возможно.
— Это так важно? — спросил я. — Ведь Агентство может выслать других разведчиков.
— Разумеется. Вы вернулись шесть недель назад. Сразу же после того, как был установлен диагноз — я имею в виду вашу каллотомию, — были один за другим высланы три человека из запасных.
— И ничего не вышло?
— Им удалось вернуться. Всем. К сожалению, удалось слишком хорошо.
— Не понял.
— Их ощущения не перекрываются с вашими.
— Ни по одному пункту?
— Вам лучше не знать подробностей.
— Но если вы их знаете, то и вас могут ожидать неприятности… профессор Шапиро, — сказал я, усмехаясь. Он глубокомысленно кивнул.
— Естественно. У экспертов возникла масса гипотез. Результаты анализа приблизительно таковы. Классически построенные дистантники не были для Луны неожиданностью. Неожиданностью стал лишь молекулярный дистантник, то есть последнее ваше воплощение. Однако с того момента и он уже для нее не загадка.
— Что из этого следует для меня?
— Думаю, вы уже догадываетесь. Вы проникли туда глубже, чем ваши последователи.
— Луна устроила им представление?
— Похоже на то.
— А для меня, значит, не устраивала?
— Вы пробили декорацию, по крайней мере частично.
— Почему же я смог вернуться?
— Потому, что это было оптимальным решением дилеммы, в смысле стратегической игры. Вы вернулись, выполнив задание, но в то же время не вернулись, то есть его не выполнили. Если бы вообще не вернулись, в Совете Безопасности большинство получили бы противники дальнейших разведок.
— Те, что хотят уничтожить Луну?
— Не столько уничтожить, сколько нейтрализовать.
— Это для меня новость. Каким образом?
— Есть способы. Правда, чрезвычайно дорогостоящие, как всякая новая технология в зародыше. Не знаю подробностей, поскольку так лучше для всех нас и для меня самого.
— Однако кое-что вы все-таки прослышали… — заметил я. — Во всяком случае, речь идет о чем-то субатомном? Не водородные бомбы, не баллистические ракеты, а нечто более дискретное. Нечто такое, чего Луна не в состоянии своевременно обнаружить…
— Для человека, лишенного половины мозга, вы достаточно разумны. Однако вернемся к делу, то есть к вам.
— Чтобы я согласился на исследования? Под патронатом Агентства? Взятый на допрос с правой стороны?
— Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Кроме вашего рапорта и записей миссии, мы располагаем несколькими гипотезами. Наиболее достоверная звучит примерно так: на Луне столкнулись отдельные секторы. Не произошло ни их объединения, ни взаимоуничтожения, ни создания плана вторжения на Землю.
— Тогда все-таки что же там произошло?
— Если б это можно было установить достаточно определенно, мне не пришлось бы мучить вас. Несомненно, межсекторные заслоны отказали. Милитарные игры столкнулись друг с другом. Возникли беспрецедентные эффекты.
— Какие?
— Я не эксперт в таких вопросах, но, насколько знаю, компетентных экспертов вообще нет. Мы обречены на догадки под девизом ceterum censeo humanitatem preservandam esse.[145] Вы знаете латынь, не правда ли?
— Отчасти. Скажите, чего вы от меня хотите?
— В данный момент еще ничего. Вы, простите, вроде зачумленного во времена, когда еще не было антибиотиков. Я навестил вас, поскольку настаивал на этом и с трудом получил согласие. Скажем — ultimum refugium.[146] Количество версий того, что произошло на Луне, вы увеличили страшно. Говоря проще, после вашего возвращения известно меньше, чем до него.
— Меньше?
— Конечно. Ведь не известно даже, содержит ли ваш правый мозг что-нибудь действительно важное. Количество неизвестных возросло, после того как уменьшилось.
— Вы выражаетесь, как Пифия.
— Лунное Агентство перевозило на Луну и помещало в секторах то, что должно было доставлять в соответствии с Женевским соглашением. Но компьютерные программы первого перевезенного поколения остались секретом каждого государства. Агентству они доступны не были.
— Иначе говоря, уже с самого начала возникла чреватая опасностью несообразность?