— Это будет означать мое согласие?
Он встал и кивнул.
— Остальное зависит от нас. А теперь мне пора. Желаю спокойной ночи.
Он ушел, а я еще долго стоял посреди комнаты, бездумно глядя на оконные гардины. Неожиданно погасла потолочная лампа. Я подумал, что она перегорела, но, выглянув в окно, увидел погруженные во тьму санаторские здания. Погасли даже далекие фонари, обычно помигивающие у съезда с шоссе. Видимо, произошла крупная авария. Мне не хотелось идти за фонарем или свечой, часы показывали одиннадцать, поэтому я только раздвинул гардины, чтобы при слабом свете Луны раздеться и принять душ в моей маленькой ванной. Вместо пижамы хотел надеть халат, открыл шкаф и окаменел. Там кто-то стоял, толстый, невысокий, почти лысый, неподвижный, как статуя, и прижимал палец к губам. Я узнал Грамера.
— Аделейд… — прошептал я и осекся, потому что он погрозил мне пальцем и молча указал на окно. Я не тронулся с места, тогда он присел, вылез на четвереньках из шкафа, прополз за письменный стол и, все еще не поднимаясь, задернул гардины. Стало так темно, что я едва мог различить, как он, все еще не вставая с колен, возвращается к шкафу и достает что-то квадратное, плоское. Тем временем мои глаза уже привыкли к темноте, и я увидел, как Грамер открыл небольшой чемоданчик, вынул какие-то шнурки или проводки, что-то там соединил и, продолжая сидеть на ковровой дорожке, прошептал:
— Сядьте рядом, Тихий, надо поговорить…
Я сел, все еще ошеломленный, не способный вымолвить ни слова, а Грамер пододвинулся ко мне так близко, что наши колени соприкоснулись, и сказал тихо, но уже не шепотом:
— В нашем распоряжении по меньшей мере три четверти часа, если не час, прежде чем дадут ток. Правда, некоторые подслушивающие устройства имеют автономное питание, но это — только для фраеров. Мы экранированы по первому классу, Тихий, называйте меня Грамером, вы уже привыкли…
— Кто вы? — спросил я.
— Ваш ангел-хранитель. — Он тихо засмеялся.
— Как же так? Ведь вы тут сидите уже давно? Откуда вы могли знать, что я приду именно сюда? Ведь Тарантога…
— Любопытство — первая ступенька в ад, — невозмутимо изрек Грамер. — Не все ли равно откуда, как, зачем. Нас должны занимать более серьезные вещи, Тихий. Во-первых, не советую поступать, как рекомендовал Шапиро. Ничего хуже вы сделать не можете.
Я молчал, а Грамер опять тихонько рассмеялся. Он был явно в отличном настроении. Его голос изменился, он уже не тянул гласные, не был медлительным и явно не казался глуповатым.
— Вы считаете меня «представителем чужой разведки», а? — Он сердечно похлопал меня по плечу. — Понимаю, что вызываю у вас восемнадцать подозрений сразу, но обращаюсь к вашему рассудку. Допустим, вы последуете совету Шапиро. Вас возьмут в оборот, нет, не какие-то там мучения, пытки, упаси боже, в их клинике с вами будут обращаться, как с самим президентом. Что-нибудь вытянут из вашей головы, из ее правой части, а может, не вытянут, так или иначе, это не будет иметь существенного значения, потому что приговор уже давно вынесен.
— Какой приговор?
— Ну, диагноз, результат научного прослушивания через руку, ногу, пятку, какая разница? Прошу меня не прерывать, тогда узнаете все. Все, что уже известно. — Он сделал небольшую паузу, словно ожидал моего согласия. Мы сидели в темноте, и тут я заметил:
— Может прийти доктор Гоус.
— Нет, не может. Никто не придет, не волнуйтесь. Мы не играем в индейцев. Слушайте же. На Луне произошло взаимопроникновение программ разных сторон. Проникли, перемешались, кто начал первым, не имеет значения, во всяком случае, теперь. Эффект, грубо говоря, можно сравнить с раковой опухолью. Взаимное бессмысленное уничтожение, различные имитированные и реальные вооружения на разных фазах вторглись друг в друга, по-разному, в разных секторах, противостоят, столкнулись, называйте, как хотите.
— Луна сошла с ума?
— Отчасти. В определенном смысле. Одновременно, когда то, что было запрограммировано, и то, что проистекло из программ, стало разваливаться, начались совершенно новые процессы, никто их раньше на Земле не ожидал, абсолютно никто.
— И что это за процессы?
Грамер вздохнул.
— Я закурил бы, — сказал он, — но не могу, вы же не курите. Какие процессы? Вы привезли их первый след.
— Пыль на скафандре?
— Угадали. Только никакая это не пыль, а силиконовые полимеры, зародыши, как утверждают спецы, ордогенеза, некроорганизации, таких терминов повыдумывали… Во всяком случае, то, что делается там, Земле вообще не угрожает, но именно потому, что не угрожает, вызывает опасность, которой Агентство не хочет.
— Не понимаю.
— Агентство стоит на страже Доктрины неведения, так? Есть государства, которые желают ее падения, да и всей истории с перенесением вооружений на Луну. Нет, я неверно выразился. Все гораздо сложнее. Существуют различные группы воздействия и интересов; одни хотят, чтобы все больше раздуваемая паника вокруг «нашествия Луны» росла, чтобы в ООН либо вне ее возникла коалиция, готовая ударить по Луне традиционно, или нанести термоядерный удар, либо неклассическими методами с помощью новой техники, коллапсной — только не спрашивайте меня, что это такое, об этом в другой раз. Они считают необходимым возобновить крупномасштабное вооружение, ссылаясь на соображения высшего порядка, внепланетные, надгосударственные, ибо ежели нам угрожает нашествие, то надо ликвидировать его в зародыше.
— А Агентство, значит, не желает?
— Агентство само разрывается изнутри, у каждой из противоборствующих сторон там есть свои люди. Иначе и быть не может. Вы стали крупным козырем в игре. Пожалуй, самым крупным.
— Из-за моего несчастья?
— Именно. Ведь невозможно проверить, что вытянет из вас Шапиро и его компания. Кроме нескольких человек, никто не будет знать, действительно ли они получили какую-то четкую, однозначную информацию или попросту сообщают, будто получили, и доведут ее до всеобщего сведения либо сначала до сведения Совета Безопасности, впрочем, не в том дело, кого они уведомят прежде, а в том, что никто, в том числе и вы, не сможете установить, лгут они или говорят правду.
— Скорее всего будут лгать, коли диагноз уже установлен ими заранее…
— Похоже на то. Я не всеведущ. Во всяком случае, силу они применить не смогут.
— То есть? Шапиро говорил…
— О нападениях? Они были подстроены, мистер Тихий. Да-да. Но подстроены так, чтобы вы не расстались с жизнью: ведь от этого никто ничего не выиграл бы.
— Кто это делал?
— Разные стороны и с разными намерениями. Вначале, скажем, спонтанно и для того, чтобы заполучить вас, а потом, когда их попытки провалились, чтобы вас немного поприжать, припугнуть, а когда вы вконец раскиснете, то, по их мнению, сами кинетесь в дружеские объятия Шапиро и компании.
— Подождите. Грамер… так меня хотели напугать или не хотели?
— Вы слишком медленно соображаете. Вначале кто-то, конечно, хотел, но не получилось, а потом в Агентстве поняли, что нечего ждать, пока кто-нибудь опять попытается. Агентство, то есть исполнительный орган так называемой Охраны миссии, устроило несколько небольших представлений в вашу честь.
— Получается, что вначале Агентство меня охраняло, а потом нападало? Так, что ли? Вначале все было подлинным, а потом отрежиссированным?
— Именно.
— Ну, хорошо. Допустим, я все-таки позволю себя обследовать. Что дальше?
— Бридж или покер.
— Не понимаю.
— Начнется своего рода игра. Торговля. Предвидеть можно только самое начало, но не остальное. То, что на Луне не все идет, как задумано, уже ясно. Осталась альтернатива: возникает там угроза Земле или не возникает? До сих пор все указывало на то, что никакой угрозы нет и не будет, по самой осторожной оценке, ближайшие сотни лет. А может, тысячи, даже миллионы лет, но политики на такой период планировать не могут. До трехтысячного года, во всяком случае, можно спать спокойно. Но кто тогда захочет спокойно спать? Безопасная Луна тоже нужна не всем.
— Зачем?
— Чтобы заявить: ни у одного государства там уже нет арсеналов, нет ничего, лунный проект благополучно скончался, Женевские соглашения потеряли смысл, всякую силу, надо возвращаться к Клаузевицу.
— Но отсюда следует, Грамер, что так или иначе все кончится скверно. Если угрожает нашествие, надо что-то предпринять против Луны, а если оно не угрожает, надо вооружаться по-старому, по-земному, так?
— Верно. Вот вы и сообразили. Таков итог.
— Хорошенький итог! В таком случае тайна, заключенная в моей голове, ломаного гроша не стоит…
— Вот тут вы ошибаетесь. В зависимости от того, что они сообщат в результате исследования вашей особы, можно будет составить различные формулки.
— Какие еще формулки?
— Как показали наши компьютеры, не меньше двадцати. В зависимости от результата исследований, не реального, а того, который они огласят в качестве результата.
— И вы этого не знаете?
— Конечно. Они и сами еще не знают. Группа Шапиро тоже не монолитна. И там представлены различные интересы. Дело в том, Тихий, что они не обязательно сообщат стопроцентную ложь. Стопроцентная ложь исключена. Такое было бы возможно лишь в том случае, если бы они были надежно законспирированной группой обыкновенных платных лжецов. А они не могут даже исключить возможность того, что вы в ходе исследований ничего не узнаете о содержимом вашего правого мозга и все-таки неожиданно включитесь в игру.