«Какое прекрасное стихотворение, я не слышал ничего лучше».
«Да, хорошее», — соглашается Фвонк.
«Оно божественно-бесподобное, у меня до сих пор мурашки по коже, вот пощупай, он как будто бы написал его специально для меня бедного».
«Да, так иногда случается с хорошими стихами».
«Фвонк, подойди и обними меня ненадолго, мне надо, чтобы меня обняли».
122) Однажды Фвонк взял Йенса с собой на ярмарку альтернативной культуры в Лиллестрёме. Борода приклеена, охранникам велено на пятки не наступать. Фвонк из прежней жизни сюда никогда бы не пошел, но в процессе падения нравов он открыл, что люди загадочны, а за пределами обыденного, материального есть еще что-то, причем и в пределах обыденного и материального тоже, и оно объемлется теми же правилами, которые управляют всем живым и известным, но мы в своей забеганности и зашоренности всего этого не видим, поскольку над нами всегда висит тонна переживаний, кои мы должны подавить или вытеснить.
Они попробовали альтернативной еды и поглазели на голландцев, которые в белых одеждах двигались в такт музыке китов. Йенс сделал снимок своей ауры и за те же деньги еще четверть часа слушал его толкование. Оказалось, у него очень редкое сочетание цветов, оно говорит, что все будет ровно как он хочет, если только он сумеет выбраться из затруднения, в которое он сейчас, как видит толкователь аур, угодил. Йенсу вручили брошюрку о толковании ауры, ее изменении и трансформациях. Потом они сходили на доклад о Стонхендже. Датчанин с красивой бородкой сообщил, что камни, составляющие эту древнейшую каменную формацию, оказывается, вибрируют, и если стоять очень-очень тихо, то вибрацию можно услышать. Женщина подняла руку. «Вы хотите сказать, что вибрацию можно уловить как звук, то есть расслышать?» Датчанин улыбнулся и ответил «нет», не буквально услышать, но ощутить, что слышишь. Женщина полностью удовлетворилась ответом. Ощутить, что слышишь, — яснее ясного.
В поезде по дороге домой Йенс признался, что после этой маленькой вылазки в альтернативное он больше полюбил народ. «У них тоже есть проблемы», — сказал он. «У всех свои», — откликнулся Фвонк. «Не я один мучусь на износ». — «Нет, не ты один мучишься, — говорит Фвонк. — Все так же. Я тоже».
123) Йенс нашел сильно подранную белку под своим окном и примчался с ней к Фвонку.
«Мы ведь можем ее спасти, правда, да? Фвонк, миленький, давай ее спасем!»
Фвонк осмотрел зверька. Раненых белок он повидал немало, в садах в этой части столицы животная жизнь бурлит. Пульс слабый, как нитка.
«Йенс, эта белка слишком искалечена. Она не выживет».
«Что за нелюди творят такое?!»
«Это наверняка сорока, — отвечает Фвонк. — Тут в округе их полно, они дикие».
Йенс сглатывает слезы.
«И это происходит в богатейшей стране мира», — говорит он сквозь зубы.
Фвонк согласно кивает, и белочка испускает дух в руках Йенса. «Это невыносимо, — говорит он. — Надо поубивать этих сорок, надо мне принять такое постановление, скажи? Я мог бы приставить к этому делу безработных».
«Да, — соглашается Фвонк. — Об этом, безусловно стоит подумать».
«Чтобы уже отделаться от них раз и навсегда».
«От безработных?»
«Нет, от сорок».
«Ага, тогда понял», — говорит Фвонк.
124) Однажды приехала Хельга. Фвонк насвистел о Йенсе всякую чепуху. Упомянул, в частности, что для того оказалось испытанием съездить в Швецию на шопинг и что он часто тревожится по поводу новогоднего обращения. Хельга слушала и записывала. Потом они разделись. А после Фвонк почувствовал такую легкость в теле, что дошел почти до Института физкультуры. И если бы на тротуаре у станции метро не стояла брюхатая, он прямо в этот же день получил бы постоянную работу. В этом он уверен.
125) Ночь на субботу, Йенс лежит, положив голову Фвонку на колени. Пятиметровая копия Великой Китайской стены заканчивается в кухне.
«Думаешь, ты достаточно помогаешь мне в моей трудной ситуации?» — спрашивает Йенс.
«Не знаю».
«А ты не спрашиваешь себя порой, что еще ты можешь сделать для меня?»
«Нет».
«Я, кстати, встретил в коридоре парламентского доктора, она спросила, как я себя чувствую. Я ответил, что мне гораздо лучше».
«То есть соврал?»
«Она такая милая и внимательная, я не мог ее разочаровать».
«Другими словами, теперь ты взялся ломать комедию еще перед одним человеком».
«Одним больше, одним меньше, не суть. Я не знаю, куда мне двигаться, вот что меня мучит. Я чувствую себя заблудшим почти в библейском смысле слова. Явное зло открыто преуспевает, и я не хочу продолжать в этом участвовать. Я чувствую, что это неправильно. К тому же меня достало переодеваться на заднем сиденье правительственной машины или в такси. Я устал летать самолетами, особенно в маленькие местечки, где закрыли градообразующие предприятия. У меня больше нет сил излучать оптимизм, смеяться и представать жизнелюбом, когда в душе тьма кромешная. — Йенс прижимает руку к груди. — Мне надоело танцевать с немолодыми дамами, которые помнят, какой шарман был мой отец в юные годы, надоело иметь мнение по всем вопросам, надоело защищать идеи, которые не выдерживают никакой критики, мне от этого плохо, Фвонк. Я хочу жить простой жизнью, ездить на работу на велосипеде и оставаться куковать в своем домике, когда все остальные летние дачники уже разъехались, я ведь не так много хочу, правда, разве это чрезмерные требования?»