«Кто?»
«Тот, кто будет здесь жить».
Фвонк ждет, что она расскажет немного о человеке, который оказался не в себе, но нет.
«Отличное место, — говорит она вместо продолжения, — отсюда весь город как на ладони».
«Да».
«Из тех комнат вид тоже отменный».
«Да», — отвечает Фвонк.
«И фьорд, — говорит женщина, — прекрасный вид на фьорд».
«Да, на фьорд тоже».
9) Лавина чувств обрушилась на Фвонка, когда женщина открыла дверь, чтобы уйти, в его доме давно не бывало женщин его возраста, и хотя эта мрачновата, все же она по всем статьям женщина, к тому же она помягчела, когда сняла туфли, притом она красиво ходит, заметил Фвонк. Вслух он, естественно, ничего не сказал, но ее легко представить себе среди участников массового похода на длинную дистанцию или, наоборот, в менее формальном, даже семейном, пешем походе, например, из Йендебю в Мемюрюбю, ноги у нее крепкие, сильные, разве что нуждаются в массаже после тренировки, тьфу, дурень, уймись, это невозможно, да и просто смешно, стоп! Он очень рассердился на себя, что вообще тратит время на лишние мысли, когда шпалера не доделана. И все-таки коснулся ее руки, прощаясь. Она вытаскивала телефон из кармана брюк, но от нежданного прикосновения замерла и взглянула на него, словно не поверив в реальность ощущения.
«Пардон, — говорит она, — ты правда дотронулся до моей руки?»
Фвонк молчит.
«Ты чего-то от меня хочешь?»
«Я беспокоюсь, что тебе холодно, — говорит Фвонк, — у тебя там есть под низом что-нибудь шерстяное? Теперь производят отличные тонкие и не колючие шерстяные поддевки, да ты сама знаешь наверняка».
«Ты поэтому до меня дотронулся? Чтобы поговорить о шерстяных поддевках?»
Фвонк качает головой.
«Я не знаю, — отвечает он, — не знаю, зачем я так сделал».
«Ты не хочешь, чтобы я уходила?»
«Возможно».
«Тебе не хватает друга? — спрашивает она. — Или близости? Тебе хочется близости?»
«Возможно, — отвечает Фвонк. — Друг был бы очень кстати. Да и близость тоже».
«Желать близости — совершенно нормально, — говорит женщина, — в телесной близости много приятного, я сама периодически прибегаю к ней, но сейчас мне пора, может быть, в другой раз».
«А кто будет здесь жить? — спрашивает Фвонк. — Мне как-то сложно, если не знаю кто что будет».
«Назвать я его не могу, — отвечает женщина, — но это надежный человек, я готова дать голову на отсечение, что он заслуживает самых лестных рекомендаций, я говорю это без сомнений или преувеличений. Проблема единственно в том, что он очень устал, ему надо прийти в себя, выспаться, да, я думаю, важнее всего ему просто выспаться».
Черт-те что, думает Фвонк, чуя неполадки по части нравов. Неужто наши гуманные власти наконец ввели «вольную отсидку» для перетрудившегося криминального контингента и теперь у него внизу поживет утомленный бессонницей вор в законе?
«Но он хотя бы не заложник? И это не связано с ипотекой?»
«Все мы заложники, — отвечает женщина, — это как на вещи посмотреть».
«А как у него с устоями? Он не практикует падения нравов?»
«Падения нравов?»
«Я отказываюсь иметь что-либо общее с падением нравов! — заявляет Фвонк. — Оно уже сожрало годы моей жизни».
Женщина долго разглядывает его. Лицо Фвонка, усталое, с обрюзгшей кожей, с мешками под красными глазами, кажется старше крепкого, жилистого тела, напитанного сотнями пройденных километров. Все это, возможно, не ускользнуло от нее. Во всяком случае, она взяла его руки в свои и сказала:
«Дорогой мой человек, твой будущий жилец принадлежит к группе граждан, которые могут потерять слишком многое, если будут замечены в упадке нравов. Для него полностью исключено любое соприкосновение с чем бы то ни было, хотя бы напоминающим нарушение норм, правил, законов и устоев».
«Правда?» — радостно спрашивает Фвонк.
«Правда», — отвечает женщина.
«Честно-пречестно?» — переспрашивает Фвонк.
Подбородок у него едва заметно дрожит.
Она кивает.
«Мы дадим о себе знать».
Она выходит за дверь, спускается по лестнице и идет к ждущему автомобилю, на ходу вызывая кого-то кнопкой быстрого набора, так что, усаживаясь в машину, она уже с кем-то разговаривает.
10) Фвонк устроился было в кресле у окна. Посидел-посидел, встал, принес себе кусочек рождественской коврижки, сел обратно, сжевал ее, все еще взволнованный неожиданным визитом, снова встал, принес еще кусок коврижки, съел и его. Подумал, что Агнес не преминула бы заметить, мол, чрезмерное увлечение корицей вредит здоровью, это был ее пунктик, один из многих, и касался не только пряной коврижки, но и других продуктов питания. Последние семь-восемь лет их жизни Агнес никогда не удавалось промолчать, когда кто-то ел коврижку в ее присутствии, в корице есть кумарин, обязательно говорила она, он вреден для печени, вы не знали, вот оно что, но теперь знаете, впрочем, возможно, вы потребляете корицу в так называемых разумных количествах и все обойдется, сама-то я полностью от коврижек отказалась, но тут каждый принимает решение сам.