Он только и делал, что сплетничал. Как-то раз я застал его за тем, что он подслушивал разговор Ханны и Джереми. Я видел, как он на носочках подкрадывался всё ближе к ним.
– Бу! – выскочил я из-за его спины.
– Чёрт, Марк, ты меня напугал. Ты что, следил за мной? – переходя на писк, спросил Шон.
– Только если ты следил за ними, – я указал на ребят.
– Марк, не лезь не в своё дело, я услышал собственное имя и решил приблизиться.
– Шон, я давно хотел тебя спросить. Ты можешь нарисовать любое небо, какое только пожелаешь, но каждый раз небо совсем чуть-чуть отличается от предыдущего. Почему?
– Потому что никто не ждет от меня пейзажей в стиле Ван Гога или моего собственного. У меня есть заказчик и ему нужно обычное, предсказуемое небо. Без сюрпризов и моего мнения.
– А кто твой заказчик? Это ведь нечестно. Может быть, стоит поговорить с ним?
– С ней, – ответил Шон, – здесь всем руководит Ханна.
– А-а, – протянул я, – ну тогда понятно. Ханна не была похожа на человека, который поощрял искусство или собственное мнение. А искусство – это не что иное, как ярко выраженное мнение.
– Тш-ш, ты слышишь это? Кажется, они говорят о тебе, – он перешел на шёпот.
Я выглянул из-за спины Шона и увидел, как Ханна стояла напротив Джереми и о чём-то спрашивала:
– Джереми, что у вас вчера произошло? Почему ко мне пришла Лили и попросила переселить её. Видите ли, она хочет перемен!
– Тебе не из-за чего волноваться, – как обычно на расслабоне ответил ей Джереми, – просто Марк задает много вопросов.
– Марк? Я ещё тогда заметила, что он не готов мириться с этой действительностью. Нужно что-то предпринять. Мне не нужны мятежники и бунтари. Там, где мы стояли, не было видно выражения лиц, но по тону голоса было понятно, что Ханна напряглась. – А что его друг Том? Он поддерживает Марка?
– Ой. Том. О нём точно переживать не стоит. Мы с ним разговаривали после инцидента, и он ясно дал понять, что не заинтересован в прошлой жизни.
– Ну хоть это радует. Но всё равно, Лили захотела перемен. Ты слышишь, Джереми, – перемен, – последнее слово она произнесла по слогам, – ты знаешь, что это значит.
– Ой, да брось, если Марк мятежник, то мы с тобой принцессы. Не парься, он, как и другие, начнёт потихонечку всё забывать.
– Я не могу ждать, когда это произойдет, нужно что-то предпринять.
– Попроси Шона больше заниматься Марком. Пусть тоже рисует небо, почувствует себя значимым, быстрее угомонится. Тем более мне так нравится наблюдать, как ты манипулируешь Шоном, – Джереми притянул к себе Ханну и обнял её за талию, – Этот дурак сделает всё, что ты попросишь, – после этих слов Джереми страстно поцеловал её в губы.
– Вот это поворот, – вырвалось у меня.
Шон стоял в шоке. На нём не было лица. Он молча ушёл.
После этой ситуации я для Шона стал невидимым. Он перестал делать вид, что я ему интересен, как ученик. Мне было обидно осознавать, что я стал жертвой несчастного треугольника. Но ещё обиднее было то, что Том не разделял мою позицию касаемо воспоминаний. Я решил поделиться с ним услышанным.
– Том, ты не поверишь, что сейчас произошло! – с такими словами я зашел в нашу общую гостиную.
Он сидел на диване и перелистывал старый журнал о кораблях.
– Удиви меня, – я проигнорировал его безразличный тон.
– Джереми и Ханна встречаются! А ещё Ханна считает меня мятежником.
– Ты что, следил за ними?
– Нет, Шон следил. Какая разница? Не хватало, чтобы ещё меня журналист осуждал. Ты вторую часть не расслышал? Меня считают мятежником! Меня! Прикинь?
– Я думаю, ты преувеличиваешь.
– Нет, Ханна сама так сказала.
– Ну, не знаю, мне кажется ты не мятежник, а дурак, который предпочитает страдать по своей жизни, когда ему выпадает шанс начать всё с чистого листа.
– Я смотрю ты-то уже начал жизнь с чистого инертного листа.
– Джереми сказал, что отсутствие эмоций – это временно.
– Том, подумай, ты можешь стать бунтарем, как я.
– Зачем? Я не хочу, – он и раньше не отличался яркой эмоциональностью, а сейчас было чувство, что я разговариваю с роботом.
– Ладно, не хочешь, как хочешь.
Мои дни проходили однообразно, серо, угрюмо. Какие ещё существуют прилагательные описывающие монотонность? Перечислять их и то интереснее, чем то, чем я занимался. Я не мог понять причины раздражительности, а рисование не помогало мне справиться с этим досадным чувством. Я всё время ходил с кислой миной, и моё поведение больше походило на поведении Лизи. В какой-то момент её сестра не выдержала: