В конце 60-х годов определилась весьма своеобразная техника живописи Васильева. И. Е. Репин вспоминает, как он, впервые посетив мастерскую Васильева, был поражен живописностью его произведений и спросил, как это он справляется с картинами такими маленькими кистями? На это Васильев ответил ему: «О, я всегда работаю маленькими колонковыми: ими так хорошо лепить и рисовать формочки… А мазать квачами, как заборы, такая гадость, ненавижу мазню…»
В эти годы Васильев созрел уже и как мыслящая личность. Оформились его основные эстетические воззрения. Произошло это при прямом воздействии многих передовых художников, и в первую очередь Крамского и возглавлявшейся им знаменитой Артели петербургских художников, которая в середине 60-х годов находилась в расцвете своей популярности.
Несмотря на то что Васильев не получил законченного общего образования, он был человеком культурным и- начитанным. Даже люден, близко его знавших, он поражал не по годам зрелыми и глубокими суждениями в разных областях знаний. Особенно оригинальны были его высказывания по вопросам искусства; он не только был в состоянии подняться до понимания самых важных и сложных вопросов передовых художественных течений, но и опережать иной раз развитие художественных воззрений своего времени. Так, например, в период повального увлечения русских пейзажистов дюссельдорфской школой живописи Васильев, тогда совсем еще мальчик, на многолюдном собрании в Артели петербургских художников громогласно заявил, что дюссельдорфцы не отвечают задачам времени и что «перед натурой они ни к черту не годятся». Тогда высказывание Васильева только возмутило уверенных в своих мнениях художников, но уже через год-два, когда русская пейзажная живопись сделала большие успехи, для тех, кто запомнил слова Васильева, стало ясно, насколько он был прав.
Васильев одним из первых выдвинул требование в среде передовых художников: «Чем проще, тем художественнее», которое окончательно утвердилось как ведущий принцип русского реалистического искусства лишь несколько лет спустя. Борясь за полноту средств художественной выразительности идейного искусства, Васильев призывал передовых художников «пробовать делать так, чтобы и жанр не пострадал и колорит явился».
Интересно и верно судил Васильев об особенностях живописного языка этюда или картины: «Колорист [в картине] должен писать по-своему (то есть не так, как подсказывало бы ему первое впечатление при работе над этюдом), а рассчитывая на массу, на более грубое развитие». Иными словами: Васильев считал, что цвет в картине должен быть соответствующим образом переработан и обобщен, приведен к единому тональному звучанию и акцентирован в смысловых узлах композиции.
Васильев убежденно верил в то, что искусство обладает громадной силой общественного воспитательного воздействия, что в искусстве мораль и художественность нераздельны. Одно из таких высказываний, несмотря на его известность, хочется привести полностью. Уж очень оно благородно, красиво и искренне: «Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как оно в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей безобразной наготе. Я верю, что у человечества, в далеком, конечно, будущем, найдутся такие художники, и тогда не скажут, что картины - роскошь развращенного сибарита…»
И хотя Васильев считал, что появление таких художников, которые были бы в состоянии оказывать глубокое влияние на духовный мир человека, дело далекого будущего, он и сам был близок к этой цели.
И. Н. Крамской принимал в развитии Васильева самое деятельное и сердечное участие. Он помогал Васильеву не только советами, но и тем, что давал возможность молодому художнику работать вместе с ним в мастерской. Вспоминая эти дни совместной работы, Васильев писал Крамскому из Ялты: «Я все время, с тех пор, как мы работали, помните, вместе в Вашей мастерской, стараюсь всеми силами уловить эту логичность исполнения и взгляд на природу. Только эта логичность дает картине ту компактность теней и тонов, которая дает силу картине […], а главное - помогает выразить то, что нужно, понятнее».
Много дал Крамской Васильеву и как человеку, и как художнику. Едва ли даже Шишкину более был обязан Васильев в своем развитии.
Уроки Крамского не прошли бесследно для Васильева, который, как говорил Крамской, «всегда, по поводу всякого события старается подняться до уразумения общих причин».