Заставил Михаил Андреевич писаря вымарать это ужасное слово «великому». В письмах называл Иоанна Васильевича государём всея Руси, старшим братом своим. Подействовало. Да три года назад опять незадача. Вскрылось старое деяние цареградской царевны Софьи, жены Иоанна Васильевича. Сын Михаила Андреевича Василий женился на её племяннице Марии. Радовался Михаил Андреевич, радовался Великий князь.
Но вот родился первенец у сына Великого князя от первого брака Ивана Молодого и Елены, дочери господаря Молдавии Стефана Великого. Повелел Иоанн Васильевич достать из хранившихся в казне сокровищ драгоценное узорчье – украшения первой жены своей и отдать в подарок молодым. Тут и открылось, что Софья, не спросясь, одарила этим узорчьем свою племянницу, когда замуж её отдавала. Иоанн Васильевич был в гневе невиданном. Велел отнять всё приданое племянницы и угрожал молодому князю Белозерскому темницей, будто в чём была его провина. В страхе сын и невестка в Литву бежали. И разумно поступили. Михаил Андреевич подсказал. Великий князь уже людей посылал взять неразумных, да опоздал. Объявил Великий князь Василия навеки лишённым отцовского наследия, клятвенною грамотою обязал Михаила Андреевича не иметь никакого сообщения с сыном-изменником, и города Ярославец, Белоозеро и Верею по кончине уступить ему, государю Московскому, в потомственное владение.
Сани скрипели на искристом снегу. Мысли растекались, как буквицы из-под пера монастырских писцов-летописцев. От невесёлых раздумий у Михаила Андреевича голова разболелась. Велел остановить сани. Натёр жаркий лоб снегом. Вдалеке среди бесконечных равнинных просторов, укрытых снежным саваном, виднелись монастырские постройки. Часто Михаил Андреевич бывал здесь, а каждый раз монастырь открывался по-новому.
Летом он, словно град Китеж, вставал из вод Сиверского озера: белые крепостные стены с могучими контрфорсами, прямоугольные башни, а за ними добротные стены деревянных церквей, трапезная, библиотека. Сейчас стены монастыря почти слились со снежной равниной, от этого казалось, что резные верхушки тяжёлых башен, зелёные купола церквей и колоколен висят в воздухе.
– Царица Небесная, – прошептал Михаил Андреевич, трижды перекрестился и сел в сани. – Никак, знамение мне. Засиделся на белом свете!
Отца-настоятеля на месте не было, вызвал архиепископ Ростовский Тихон, отчёт захотел держать. Михаил Андреевич велел кликнуть монаха Ефросина – в отсутствии преподобного старец, знававший, говорят, самого Кирилла, выполнял обязанности игумена.
Отец Ефросин, сморщенный, как перезревший гриб в осеннем лесу, старичок, седовласый и седобородый, появился не сразу. Михаил Андреевич, было, осерчал, но, увидав старого монаха, вид которого – сама покорность – исключал возможность давать нагоняй, еле сдерживал улыбку.
– Почему ждать заставил? – спросил князь строгим голосом. Высокое положение не давало ему права быть снисходительным к человеческим слабостям.
Ефросин, по-видимому, почувствовал борьбу между умом и сердцем, происходящую в душе князя, поэтому особого беспокойства не выказал.
– Велел чай приготовить да куличи, до которых так охоч наш батюшка, кормилец и благодетель, светлый сокол Михаил Андреевич. Потому и припоздал.
– Да брось, Ефросин, не юли. Небось, книжицу новую дописывал, – ещё пытался сохранять субординацию Михаил Андреевич.
– Прости, батюшка, был грех, – Ефросин сделал умильное лицо, чем окончательно отодвинул условную черту, разделявшую два крайних полюса в иерархии Московского государства – князя и простого монаха.
– Ладно, – махнул рукой князь. – Веди в библиотеку. Яви труды свои.
От архимандричьих келий, где князь ожидал старого монаха, Ефросин, проваливаясь в сугробах, засеменил к библиотеке, выбрав самый короткий путь между церквями Архангела Гавриила и Успения Пресвятой Божьей Матери. Михаил Андреевич, экономя силы, старался идти след в след с Ефросином. Но так как нога у князя была раза в два больше монашеской, на свежевыпавшем снегу оставались только его следы, создавалось впечатление, что по монастырскому двору движется только один человек.
Возле церкви Успения Пресвятой Божьей Матери Михаил Андреевич остановился.
– Постой, Ефросин, помолиться хочу.
– Как же, батюшка, я и сам предложить хотел.