— Надеюсь, что я бесполезный. И что же, с этим шайтаном никаких трудностей? — с надеждой спросил я.
— Ну как же без них. Когда Супайпа — да защитит нас благое Солнце — перестает ведать меру и дает началу беспорядку, мы просим его отступиться и приносим ему обильные жертвы. Именно для того, чтобы не дать чрезмерности превратится в зло… Но ты не думай о Супайпе, ты нужен светлым богам. Они ведь не довольствуются, как Владыка Преисподней, естественной жатвой. Им подавай заклание молодого, цветущего и сильного, им подавай свежую кровь.
— Ага, я понял, чему радоваться. Тому, что самые светлые божества нахлебаются моей кровушки, а простой народ накрутит из меня котлет.
— Тепло нашей крови нужно светлым божествам, чтобы им хорошо жилось в трех мирах, тогда и милость нам будет оказана. Ну, теперь все понял, несмышленыш?
— Как же, разве не поймешь тут у вас.
Что мне оставалось еще ответить?
— Если понял, тогда не обижайся, когда мы принесем тебя в в день осеннего равноденствия отцу нашему Солнцу, умоляя не наказывать нас своей недостаточностью или чрезмерностью.
— Они меня принесут в подарок, чтобы сиятельная особа могла восстановить свои киснущие силы. Ну, а мне что-нибудь положено в этом мире?! — возопил я в сердцах.
— Пойми, на самом деле тебя нет, — Золотой Катыш застрекотал быстрее, потому что близилось время обеда. — Ты состоишь из частей, дарованных тебе щедрыми богами. И даже твой ум-разум, который возражает мне, сделан Виракочей с таким расчетом, чтобы тебе казалось, что ты существуешь сам по себе… Твоя разумная душа вернется к предвечному Конирая Виракоче, владыке мира. Змея Яку Мама, воплощение Виракочи, унесет ее на небо звезд, пройдя через двенадцать небес, желтое, белое, черное, небо Луны-Килья, и так далее. Душа твоей крови, ее огонь и влага, уйдут к тому, кто дал ее тебе, к громовому Париакаке…
— У Париакаки — губа не дура.
— Он, владелец Копья Света, Небесного Луча и Млечного Пути, возьмет душу крови к себе и разделит со своей сестрой Чаупиньямки, Теплотой Плодородия. А твоего жизненного двойника, телесную душу, звезда Часка отведет в преисподнюю, в Супайпа Уасин.
— Часка, Венера, припоминаю это слово, и эти буфера, и эту попку…
— Сладкая Часка проведет твоего жизненного двойника через воды Титикаки в дом Супайпы, между сдвигающихся гор, мимо яростных и огромных змей и крокодилов, через пустыни, в которых непрестанно дуют ледяные ветры, несущие обсидиановые лезвия, к сердцу земли, к престолу Нижнего Владыки, богу с головой кондора. И через год твой жизненный двойник отдаст свою силу прорастающим семенам новой жизни.
— Хорошо, что в самом последнем походе у меня будет приятная компания…
И вот наступил праздничный день. Толпы народа из разных селений долины двинулись по дороге, ведущей к главному храму Урубамбы.
Впереди чинно шествовали идеологические работники, жрецы. Атун уильяк, святой отец всей долины в белом плаще и плюмаже из страусиных перьев, важного мужчину поддерживали двое служек; среднее звено, настоятели храмов, среди которых был и Золотой Катыш; плюс стая дьяков-уакаримачиков, заклинатели дождя, лекари, колдунишки; плюс толпы айяртапуков, мелкотравчатые ясновидцы, прорицатели, гадатели, изготовители амулетов, ублаготворители земельных духов-чаркакамайоков и домашних демонов-уискамайоков.
За ними тащились песнопевцы, прилежно исполнявшие гимны-уалья под мелодии флейт, сделанных из берцовых человечьих костей, и ритм барабанов-уарачику, обтянутых людской кожей, соответственно выкаблучивались и танцоры со своими магическими плясками.
Далее в процессии участвовало начальство в виде десятников, сотников, темников — уну камайоков, все были приодетые по форме и различались, в первую очередь, по перьям на плюмажах. Солидно вышагивали уполномоченные комиссары Верховного Инки — тикуй-рикуки с золотыми пластинами маскапайча на лбах.
Далее семенили пуреки — радостные трудящиеся, довольные гарантированной похлебкой и набедренной повязкой. Они тащили на головах корзины с початками маиса, клубнями картофеля и прочими плодами стеблей, веток и корней, а также кувшины с пивом и чичей.
В общем, шла праздничная демонстрация по типу недавних наших, тут вам партийные, хозяйственные, государственные руководители, тут вам наглядно представлены всевышние законы природы и общества. Тут и мы, приносимые в жертву. Я двигался в окружении бравых воинов вместе со своими товарищами по торжественному закланию. Многие из них относились к разряду «сладкие кости», миски-тульу, то есть лентяев. Одни попали в лентяи, потому что дрыхли по утрам, вместо того, чтобы торопиться в поле. Другие стали «сладкими костями», потому что экономили силы, придумывая всякие ухищрения на замену сохе и мотыге — типа плуга, запряженного верблюдицей-ламой. Не помогло лентяям наказание в виде битья камнем и лечение в виде тонкого вскрытия черепа, оттого решено было вычеркнуть их из списка живущих.
Были в нашем числе и нарушители запретов, ходившие по женской тропе, и те, кто встречался с девушками без разрешения начальства — лучше бы эти распутники любили лам. Были и те, кто забыл принести благодарственную жертву какому-нибудь чаркакамайоку, и те, что пытались унести с государственного поля (владений Солнца) в личный котел пару початков кукурузы.
Кстати, во время праздничных гуляний я заметил, что стал воспринимать произношение кечуанских слов. Значит, благодаря демону-попугаю, я все-таки выучился инкской фене, стал двуязычным. Жаль, что поздновато, когда меня вот-вот должны разобрать по частям многочисленные божества и духи.
Основная церемония должна была проходить не внутри пирамиды-зиккурата, а на ее верхушке, в четырехугольном открытом храме. К нему тащиться по ступеням пришлось минут с двадцать.
На пьедестале торжественно стоял трехликий истукан Инти, с двуглавой змеей на макушке, по углам расположились демоны, хранители сторон света. Пониже главного изваяния находился алтарь, на этот раз из яшмы, в виде распластанного ягуара.
Золотой Катыш был тут как тут, медитировал на образе Отца-Солнце, хлебнув айя-уакаки. Впрочем, впередсмотрящим являлся атун уильяк, каждое слово которого подхватывал хор. И меня не обидели, в числе других «закладываемых» обнесли чашей с напитком из дурман-травы, знаменитой Datura inoxia.
И странное дело. Как отхлебнул я отвара из чаши (похожей на обезглавленный труп), так вскоре и заработала моя голова на местный манер. Я увидел Инти-Солнце живым существом. Нет, не сам истукан. Тот, кого я углядел, имел огромные умопомрачительные размеры. Ноги были горами, тело — маревом и дымкой над вершинами, а голова — самим солнечным диском.
В руках жреца-палача, чья физиономия была скрыта позолоченной кошачьей маской, сверкнул широкий нож-секач, этим инструментом была вскрыта грудная клетка первой жертвы. Специалист помог себе руками, раздвигая кости еще живого человека. Вот жрец ухватил сердце и дернул его, лопнувшие сосуды брызнули красным. Дымящийся орган был направлен на исследование гадателю, жертва же осела возле алтаря — и после непродолжительного трепыхания застыла. А кровь-то текла не вниз по ступеням, а вверх, к истукану! Кровь превращалась в пучок золотистых нитей, в змейку, которая обвивала идола и, оторвавшись от него, взмывала к небу. Рубиновые глаза изваяния залучились теплым ласковым светом.
Я видел тех, кто подходил полизать и похлебать к красному ручейку. Собакоголовые демоны, духи с клыками ягуара, стайка мелких духов, похожих на птиц, вот подвалил кто-то большой, совсем без головы, пойло уходило в дыру на его груди. Следом приблизилась особа с женским телом, но змеиной головой, та шипела, но не забывала елозить раздвоенным языком в кровавой гуще.
Меж тем работа спорилась, каждый был при деле. Жрец-палач уже обработал три жертвы, обследованные гадателем сердца смирно лежали в корзине, свитой из золотой проволоки, тела крючьями оттаскивались в сторонку, где начиналась их разделка.