И вдруг на нас хлынула тьма насекомых, от полубезобидных комаров до весьма обидных скорпионов, ядовитых пауков, многоножек, и самое страшное — муравьиных семейств. Все эти канальи бежали к нам наперегонки со всей округи. Чему предшествовала наступившая вдруг тишина со стороны обезьян и птиц.
Склоны, заросшие кривыми деревцами, лианами и папоротниками, наполнились не только жужжанием, писком, щелкающими звуками, но жалкими стонами и жалобными криками моей армии.
В свете факелов я видел сплошь облепленных муравьями людей, которые бежали не куда-нибудь, а к своим товарищам, словно стремились поделиться с ними радостью. Кто-то резво карабкался на дерево, но вскоре падал под ударами десятков жал и сотен челюстей. Кто-то бестолково молотил палицей, просто, чтобы отвлечься от ядовитых укусов, но силы так иссякали еще быстрее и обессиленное тело после затухающего трепыхания застывало где-нибудь в кустах. Кто-то с радостью находил тихий уголок между костров, но тут ему на шею падала древесная змея или спускалась по лиане многоножка.
Одновременно я наблюдал, что творится в диверсионном мире-бомбе, созданном Борманом в своем нижнем царстве. Там действовал мой двойник Чудотворец. Там Вестники продолжали триумфальное шествие. На стадионе имени Кирова проходило первое крупное жертвоприношение.
Чудотворец успешно вызвал синекожую богиню плодородия со змеиной головой, которая появилась из сгустившегося воздуха и принялась бодро насыщаться кровью, хлеставшей из сотни свежезарезанных мужчин-распутников.
Сто тысяч бесплодных женщин, собравшихся на стадионе, неожиданно почувствовали способность к зачатию. Иные зачинали прямо на спортивном поле от Небесного Копья, Золотого Дождя и прочих братьев, в которых бушевала сила Отца-Солнца. Группа подвижников героически осеменила около сотни женщин. Один из Вестников шутливо назвал это собрание осеминаром.
Радостные самки, получив горячие ласки, рвали затем на куски свежезарезанных распутников, большинство из которых являлось по профессии бизнесменами и бюрократами. Красными от крови ртами возбужденные вакханки требовали еще и еще.
Действие транслировалось по телевидению и вызвало мощный всплеск чадородия у женской половины страны. Более того, на ночных улицах группки женщин насиловали мужиков, возвращавшихся с работы или пьянки-гулянки.
Следующей ночью в спортивном комплексе имени Ленина собралось сто тысяч мужчин, страдающих импотенцией и слабой эрекцией. Чудотворец просил явиться Мать-Луну. Благосклонная богиня вначале приняла облик лунной девы Веры, сестры Чудотворца. Лунная дева исполнила искусный стриптиз под оглушительный рев довольной публики, а затем придала закланию трех развратных женщин, по профессии секретарш, рассекая их длинным ножом от промежности до груди. Это вызвало немедленную и сильную эрекцию у всех мужчин, присутствующих на стадионе и наблюдающих действо по телевидению.
Когда лунная дева вымазалась с головы до ног в крови жертв, Чудотворец взмахнул руками и на ее месте появилась Килья со свисающими грудями и распахнутым лоном. Она была ужасна, но она же была и невероятно обольстительна. Сто тысяч мужчин, присутствовавших на стадионе, и сто миллионов, наблюдавших по телевизору, вступили с богиней в мысленное соитие, затронувшее все нервные узлы, и почти немедленно спустили. Среди немедленно спустивших были и пацаны двенадцати лет, и девяностолетние старцы.
В эту ночь практически все мужское население страны вступило в половую связь с тем или иным живым, а то и неживым объектом. Случилось около десяти миллионов сексуальных насилий и домогательств, часть из которых имела гомосексуальный, скотоложеский, онанистический и даже некрофильский характер. Однако ни одна (один, одно) потерпевшая (потерпевший, потерпевшее), сознавая торжественность пробуждения мужского начала, не заявила (заявил, заявило) в милицию. А если бы и заявила (заявил, заявило), то в отделении милиции на нее (него), в первую очередь, посягнули бы, имея ввиду групповую оргиастическую связь…
— Закутывайтесь в тряпки, окружайте себя кострами, — пытался командовать я своим обезумевшим воинством.
Меня, как ни странно, всякие твари не особо цапали, может потому, что я хорошо облился тройным одеколоном. Все равно, от такой ситуации можно было спокойно рехнуться. Так бы и произошло. Если бы я не взглянул на «сивильник». На экранчике присутствовал человечек и совсем мелкие людишки, повисшие на одной ниточке — это, наверное, я и мои товарищи-подчиненные. Нас опять окружали «червяки», то есть мнимые опасности.
Я хотел было запустить «сивильником» в первый попавшийся баобаб — ничего себе «мнимые опасности» — а потом раздавил трех-четырех пауков и подумал. Не стоит ли за сообщением хитроумного прибора какая-нибудь правда-истина?
Этот мир становится все «сырее», то есть, сплошь облеплен эктоплазмой, которая легко поддается дрессуре. Найди только энергию сдвига, и с ее помощью лепи мелких и гадких тварей, стаи, рои, эскадрильи, дивизии. А потом сыпани ими в нас. Наш страх ускоряет время, вызывает мельтешню, он придает этой условно существующей дряни смертельную вредность и непобедимость.
Плачевный результат налицо, сколько соратников превратилось в багровые пузыри из-за ядовитых укусов, я сам раздулся раза в два.
Надо как-то закрыть наши души, чтобы волосатые руки демонов не добывали там энергию сдвига, которая воплощает все новые членистоногие орды.
Надо отвадить демонов. И точка. Но в первую очередь, не бояться кусачую мелкоту.
— Не дрейфить, паршивцы! — заревел я на подчиненных в приказном тоне. — И демоны смоются отсюда.
Как бы не так. Мне никто не поверил. Зато над лесом встала гигантская фигура Чаупиньямки, покровительницы всего живого, с нимбом из москитов, ее уши вместо серег украшали скорпионы, на шее висело ожерелье из многоножек, по грудям сидели, ползали и вкушали стекающее молоко мухи и осы, на животе копошились сплетенные змеи, напоминающие ожившие кишки, юбка состояла из паутины, по которой сновали пауки. Такая вот красавица.
— Хорошо, что ты появилась, — кинул я демонической силе, чувствуя справедливую ненависть. — Но не думай, что тут все от тебя торчат.
Демоническая сила надвигалась. Я видел каналы ее истечения, распустившиеся как женские волосы, они пронизывали моих людишек, швыряли, дергали их, болтали по воздуху, развратно елозили в мозгах и добывали энергию сдвига. Один из таких побегов вертелся около моего лба.
Не панику, а справедливую ненависть это вызвало во мне. Я снова почувствовал, как вокруг позвоночника несутся вихри и смерчи, среди которых выделяются тяжелые и острые вибрации. Абстрактные ощущения сменились более конкретными. Вихри становились нитями, нити сплетали мне новое тело — «тело войны». Моя новая голова была тяжела. Более того, ее украшало острие. Я видел свои новые ноги, этакие колонны, обшитые толстенной кожей. Я видел свои бока, более похожие на борта танка. А потом я налился огнем и рванулся в атаку на объект ненависти. Ноги увязали в какой-то липкой дряни, корпусу мешала гибкая словно резиновая растительность, но я все-таки добрался до брюха Чаупиньямки. Заострившаяся голова воткнулась в мягкое и мерзкое нутро, на меня брызнула и посыпалась копошащаяся, кусающаяся, царапающаяся требуха. Такого омерзения я никогда еще не испытывал. Сто процентов антикайфа. Только отрешившись, представив всю цепочку миров, тянущуюся из небытия к сверхбытию, я избавился от отвращения к этому дерьму. А потом взгляд опять втянулся в исходный мир.
Кругом еще мучились солдаты и матросы, но насекомых было уже в сотни раз меньше, а те, что остались, удирали со всех членистых ножек под ударами факелов и хрустели под карающими подметками сандалий и башмаков.