— Очень тронут, Боджо, но я не смогу прийти, честное слово.
— Не можешь? Это еще почему, черт побери?
— У нас гость. У Корнелии иные планы на вечер.
— Я приглашаю тебя, а не Корнелию.
— Вряд ли я смогу, Боджо.
Я никогда не мог понять, почему так трудно отказать Боджо в чем-нибудь. Вероятно потому, что он и не ожидал от вас отказа. Но как бы то ни было, я не имел ни малейшего намерения идти к нему на обед.
Биль приехал в половине шестого. Кэй была на кухне. Я отнес его чемодан в отведенную для него комнату и объяснил, что кран от горячей воды в ванной нужно открывать осторожнее, иначе оттуда внезапно вырывается с брызгами и шипением сильная струя. Затем я объяснил, как открывать форточку и внутреннюю раму, показал на всякий случай, где лежат запасные одеяла, а в заключение спросил, все ли теперь у него есть, что нужно.
— Ты прекрасно сделал, Биль, что приехал к нам, — сказал я.
Через некоторое время Биль спустился в гостиную; он показался мне несколько замкнутым, и я невольно подумал, что, может, сказал или сделал что-нибудь такое, что обидело его, но ничего припомнить не мог. У него был нездоровый цвет лица, он выглядел утомленным и осунувшимся, и я поспешил налить ему вина.
— После обеда мы отправимся спать, — сказал я, — и завтра можем поваляться в постели подольше. До начала матча у нас нет никаких дел, если только ты не захочешь съездить в клуб и поиграть в сквош.
— В сквош? Боже милосердный, конечно нет! В чем я нуждаюсь, так это в отдыхе. Как Кэй?
Я ответил, что с Кэй все в порядке и что сейчас она на кухне, объясняет специально нанятой официантке, какие и когда нужно ставить тарелки и всю прочую премудрость, а потом стал рассказывать, как все рады, что он стал интересоваться делами нашего выпуска.
— Да, да. Все мы по возможности должны вносить свою, пусть маленькую лепту, — согласился Биль и закурил сигарету.
— Так-то оно так, но это не основание выглядеть таким мрачным.
Он встал и принялся ходить по комнате.
— Биль, тебя что-то беспокоит?
— Кого? Меня что-то беспокоит?
— Если это так, скажи мне, в чем дело. Может, я смог бы чем-нибудь помочь.
Он быстро взглянул на меня, и на какое-то мгновение мы снова почувствовали себя друзьями.
— Так уж устроена жизнь, — ответил он. — Вот и все, — и налил себе вина. — За последнее время я довольно много думал о жизни.
— И я тоже. Ты уже написал свою биографию для нашего сборника?
— Ах, к черту все это! Давай не будем больше говорить о юбилейном вечере. Ведь это же всего-навсего ребячество.
— Понимаю. Но согласись, такие встречи не лишены определенного интереса — ведь все мы как-то живем, у всех у нас есть что-то общее.
— Извини, но для того, чтобы иметь с людьми что-то общее, вовсе не обязательно учиться с ними в каком-то проклятом университете. Все мы живем, а потом умираем… ну и что же?
Он определенно был не в настроении.
— Пока еще мы не умерли, — ответил я. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким живым, никогда еще не испытывал такого сильнейшего желания не сдаваться.
— Вот вам, пожалуйста! Ты попал в самую точку. В том-то и беда наша, что мы еще живем.
Биль всегда оставался интересным собеседником — в этом состояло одно из самых замечательных его качеств. Он был едва ли не единственным человеком из всех, кого я знал, кто умел разговаривать на отвлеченные темы.
— Видишь ли, Биль, жизнь тебя не очень трепала, а посмотри на остальных ребят из нашего выпуска…
— Могу я попросить тебя не говорить об этом проклятом выпуске? Из чего складывается жизнь? Из работы, существования, любви, женщин, денег и еще черт знает из чего! Однако все это не имеет ни малейшего отношения к тому, чему нас научили в школе.
— Ну, не знаю. Тебе, наверное, покажется смешным, но, по-моему, жизнь состоит главным образом в том, что мы играем в определенную игру.
Биль взглянул на меня так, словно я сказал нечто поразительное. Он осторожно провел рукой по волосам и похлопал себя по затылку.
— Боже! — тихо произнес он. — Что это за игра? Вроде тенниса?
— Нет, не совсем, но определенные правила существуют и в этой игре. Вот возьми, например, десять библейских заповедей — не пожелай жены ближнего своего, ни быка его, ни осла его…
Оживление исчезло с лица Биля, и он снова показался мне усталым и осунувшимся.
— Я никогда не желал ни чужого быка, ни чужого осла, но прелюбодеяния совершают многие приличные люди. Человек знает заповеди и все-таки нарушает их. Ты и представить себе не можешь, мой мальчик, как много людей грешны в этом.