Все это выглядело как надпись на надгробной плите. Однажды Биль Кинг, основательно хлебнув, сказал мне, что в любом человеке кроется замечательный дар самовыражения. Он пояснил, что дар этот выявляется, как только человек начинает писать свою биографию, потому что в жизни человека всегда найдется много интересного. Если бы я только мог написать все, что произошло со мной…
— Гарри! — окликнула меня Кэй.
Только теперь, услышав ее голос, я вспомнил, что оставил открытой дверь в библиотеку. Кэй в своем зеленом халате стояла на пороге комнаты.
— Я уже уснула, но потом проснулась. Что ты делаешь? Выведи Битси и ложись спать.
— Хорошо.
— Ты всегда плохо спишь, если выпьешь после обеда.
Я сунул бумагу в ящик стола и закрыл его. Бесполезно было бы доказывать, что моя бессонница не имеет никакого отношения к вину. Когда Кэй снова ушла наверх, я вынул начатый лист бумаги и взглянул на него. Бумага бессмысленно глазела на меня. Когда-то в школе я получил премию за сочинение, а потом составлял рекламные объявления и доклады о торговле, но никогда не обладал даром литературного изложения, как люди вроде Биля Кинга. Из-под моего пера выходят либо слишком казенные, либо слишком цветистые фразы, и потому мысли, которые так волнуют меня, остаются где-то в тайниках моего сознания, упорно не желая излиться на бумагу в виде отдельных выражений. Моя фамилия в верхней части листа снова напомнила мне надпись на надгробной плите.
5. Золотой век
Я родился в нашем старинном загородном поместье Уэствуд неподалеку от Бруклина, и в детстве большую часть лета проводил здесь, если не считать времени между серединой июля и серединой августа, когда меня и сестру Мери упаковывали и отправляли под надзором няни или гувернантки в штат Мэн. Вокруг Уэствуда, на площади в шестьдесят акров, раскинулись поля и леса, приобретенные когда-то нашим дедом. Через дорогу, там, где начиналась подъездная аллея к нашему дому, почти в таком же большом имении жила моя двоюродная бабушка Фредерика Ноулс. Припоминаю, что из окна комнатки, где обычно ужинали я, Мери и гувернантка, мы часто замечали фазанов на дальнем конце поляны, на опушке леса, и раза два даже видели оленя.
Всего лишь несколько дней назад, когда мне нужно было отвезти Глэдис в гости по случаю чьего-то дня рождения, я обнаружил, что проезжаю мимо парадного въезда в наше бывшее имение. Повинуясь внезапному желанию бросить взгляд на старые места, я свернул в подъездную аллею. Странное чувство испытывал я в ту минуту: меня неудержимо влекло к родным пенатам, как это, судя по рассказам, бывает с призраками, и однако я почти не узнавал знакомых мест. Высокие гранитные столбы ворот по-прежнему стояли на месте, как и огромные вязы. Ураганы сокрушили много буков и несколько громадных белых сосен, а уцелевшие были безжалостно вырублены, чтобы освободить место для домов с участками. Сами дома, расположенные среди маленьких садиков в так называемом Уэствуд-парке, были построены из кирпича и дерева в стиле колониальной архитектуры[6] и очень напоминали картинки в журналах, рекламирующих асбестовые крыши, южные кипарисы и свинцовые белила. Наш дом из бурого камня, с мансардой, крытой шифером, и с готическим портиком исчез (нелегко было, видимо, его ломать!), как и конюшня, сад и его террасы. Уцелел только домик дворника у ворот, и во дворе около него играли девочка и мальчик, которые вполне могли бы быть Мери и мной.
— Папа, — обратилась ко мне Глэдис, — а здесь вместе с тобой жили и другие люди?
— Нет.
— А почему мы не живем здесь сейчас?
— Потому, что у нас нет денег содержать такой дом.
— Но ведь у твоего отца были деньги, раз он жил тут. Что же произошло с ними?
— Теперь денег вообще стало меньше, чем раньше.
— Куда же они делись?
— Не знаю.
Я остановил машину и мысленно заглянул в тот, другой мир, признаваясь самому себе, что никогда не смогу объяснить его Глэдис.
«Когда-нибудь, — припомнились мне слова матери, — ты будешь очень богат, Гарри», В моей памяти всплыл некогда слышанный разговор о «потерянном поколении», и я понял, что я вместе со своими современниками как раз и принадлежу к нему и что жизнь, которой мы привыкли жить, ушла, каш ушел Уэствуд. Потом я подумал, не приучаем ли мы наших детей к такому же образу жизни, какой вели некогда сами. Быть может, такова уж судьба всех детей — воспитываться в идеалистическом, тепличном мирке? Разница с прошлым состоит лишь в том, что сейчас школы отнимают у нас детей и пичкают их разными нелепыми сведениями о быте эскимосов. Результат такого воспитания, видимо, тот же, что и в наши школьные годы.
6
Архитектурный стиль, распространенный в годы, предшествовавшие войне за независимость США.