Баронесса. Сломить себе шею есть, конечно, хорошее доказательство любви, и я не ожидала менее от человека, который не любит, а обожает; но такое доказательство неразлучно с некоторыми неприятностями, и для того, если б я была на месте этой неизвестной мучительницы...
Г-н Богатонов. Если б вы были на ее месте?..
Баронесса. То в доказательство любви вашей не заставила бы вас прыгать из окошка, а попросила бы составить скорее благополучие моего cousin, князя Блесткина.
Г-н Богатонов. За этим дело не станет; и если только хотите...
Баронесса. Но я не имею никакого права требовать этого.
Г-н Богатонов. Требуйте, сударыня, требуйте!
Баронесса. Именем дружбы... Надеюсь, сударь, этим правом я могу пользоваться?
Г-н Богатонов. Без сомнения! Итак, я могу называть вас своим другом?
Баронесса. О, конечно!.. А скоро ли будет свадьба вашей племянницы?
Г-н Богатонов. Лишь только ее уломаем, так и в церковь.
Баронесса. И вы будете ее уговаривать?
Г-н Богатонов. Сегодня же.
Баронесса. Честное слово?
Г-н Богатонов. Вот вам рука моя.
Баронесса (подает ему руку). Смотрите же; а не то я вам ни в чем не буду верить.
Г-н Богатонов (целуя ее руку). Какая прекрасная ручка!
Баронесса. Перестаньте, сударь!
Г-н Богатонов. Ах, матушка сударыня! да как не целовать такие ручки!
Баронесса. Вы забыли: я могу узнать вашу незнакомку и пересказать ей...
Г-н Богатонов. Да вы ее знаете.
Баронесса. Неужели?
Г-н Богатонов. И очень хорошо.
Баронесса. Вы шутите! Кто же она?
Г-н Богатонов. Она, сударыня, она... (В сторону.) Ну, так и быть, была не была! (Громко.) Эта прекрасная незнакомка, эта тиранка…
Те же и Анюта (скоро вбегает).
Анюта. Барыня приказала вас звать кушать.
Г-н Богатонов. Тьфу, мерзкая, провал бы тебя взял, как с неба свалилась.
Анюта. Она изволила уж сесть за стол.
Г-н Богатонов. Эка беда! так и надобно тебе было вбежать сюда, выпяля глаза, как бешеной. (В сторону.) Нелегкая принесла ее, проклятую; было лишь только развернулся.
Баронесса. Пойдемте, сударь; вы забыли, что нас дожидаются.
Г-н Богатонов. Пойдемте, нечего делать. (Проходя мимо Анюты.) Добро, негодная! (Уходит.)
Анюта (одна). За что он изволил так разгневаться? Он что-то говорил с жаром баронессе... Уж нет ли тут чего-нибудь? Ведь недаром же он около нее увивается; дает ей праздники, обеды... Так точно! Ах я дура, до сих пор не могла догадаться, что он за ней волочится! Так вот почему барин хочет выдать замуж свою племянницу; теперь я понимаю: баронесса хлопочет за своего двоюродного брата. Но постойте, сударыня, кто кого перехитрит. Во что б ни стало, я расстрою ваши планы или откажусь навсегда от звания горничной. (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мирославский и граф.
Мирославский. Куда вы бежите, граф?
Граф. Ах, дайте мне перевести дух! Никогда еще слышал и не видел я столько глупостей в одно время.
Мирославский. Но что подумают хозяева?
Граф. Не беспокойтесь. Я сказал г-ну Богатонову, что вспомнил одно важное дело, о котором должен переговорить с вами наедине. Нет, надобно иметь ангельское терпение, чтоб выносить спокойно целые два часа несносное жеманство баронессы, плоские остроты князя и беспрестанные восхищения хозяина при каждой новой глупости своего милого Блесткина.
Мирославский. Мне жаль очень бедного Богатонова; эти друзья успели совершенно вскружить ему голову.
Граф. Этот князь...
Мирославский. Нимало для вас не опасен.
Граф. Однако ж Богатонов положил непременно выдать за него свою племянницу.
Мирославский. И князь, будучи уверен, что она богатая наследница, положил также непременно на ней жениться; но когда узнает...
Граф. Что такое?
Мирославский. Что в наследство после дядюшки останутся ей одни долги.
Граф. Как! неужели Богатонов успел уже расточить свое имение?
Те же и Филутони.
Мирославский. Да, граф! Богатонов почти совершенно разорился.
Филутони (в сторону). Што я слышь!
Мирославский. Если он должен, то ему придется уехать потихоньку из Петербурга, чтоб успеть сберечь хотя что-нибудь из своего состояния.
Филутони (то же). Ай, ай, ай!
Мирославский. Я почти уверен, что ему должно будет, наконец, объявить себя банкротом и не платить никаких долгов.
Филутони (то же). Што, што! не плати долх? Боже сохрани. (Громко.) Милостиви государь!
Мирославский. А, Филутони! Что тебе, мой друг, надобно?
Филутони. Исфинить, мой коши спросить фас: ви исфолил кафарить, што каспадин Покатон совсем разорился?
Мирославский. Что! Богатонов совсем разорился?
Филутони. Та, сударь.
Мирославский. Да какое тебе до этого дело?
Филутони. Я принимай польшой участие в monsieur Покатон.
Мирославский (в сторону). Какая счастливая мысль! (Вслух.) Ну, если так, то я скажу тебе: он в самом деле разорился.
Филутони. И коши ездить в терефнь?
Мирославский. Не так еще скоро.
Филутони. О, ошень скор; он не коши платить толг.
Мирославский. Какой вздор! Будь спокоен, мой друг. Если он тебе должен, то прежде не выедет из Петербурга, пока не заплатит.
Филутони. Карашо, карашо! (В сторону.) Он тумай обмануть; нет, мой батюшк!
Мирославский. Советую тебе недели три его не беспокоить.
Филутони. Ошень карошо! (В сторону.) Не так клуп, мой фосмет свой прекосион!{16} (Громко.) Прощайте, коспода.
Мирославский. Куда же ты?
Филутони. Я имей непольшой нужд. (Кланяется и уходит.)
Граф и Мирославский.
Мирославский. Ну, теперь дела наши пойдут своим чередом. Я уверен, этот француз обежит сегодня домов десять, и завтра же заимодавцы нагрянут кучею к Богатонову, а приятели не будут узнавать его в лицо; может быть, это заставит его образумиться.